Книга Если судьба выбирает нас..., страница 37 – Михаил Валерин

Унтеры уже полдня гоняли новичков сначала поодиночке, потом в составе отделений, теперь вот занимались целыми взводами.

После команды «Вольно! Разойдись!» солдаты группками расселись на траве и на брустверах, свесив ноги в окопы. Разговаривали, курили, смеялись.

Ко мне подбежал старший унтер-офицер Наумов, который временно исполнял обязанности ротного фельдфебеля вместо Кузьмы Акимыча, отправленного мною в санчасть с острой зубной болью. Дабы Лиходеев не слинял по дороге заниматься лечением народными методами, с ним был отправлен Савка с запиской к Нижегородскому.

— Ну что скажете, вашбродь? — спросил Наумов, кивнув на подчиненных.

— Еще пару раз сходите повзводно! Потом еще раз прогонишь олухов из пополнения сначала по одному, потом всех скопом. А после обеда позанимаемся всей ротой — и на стрельбище.

— Слушаюсь, вашбродь!

— Вот и ладненько! — Оглядев отдыхающее воинство, я обратил внимание на солдата, который, отделившись от общей массы, кругами ходил вокруг подорванной немецкой полевой семидесятисемимиллиметровой пушки, внимательно ее разглядывая. Там присел, тут осмотрел, пощупал и стал возиться с затвором. — Это еще что за фрукт?

— Где?

— Да вон, у пушки!

— Этот вроде из шмелевских, вашбродь, из четвертого взвода! Кажись, Степанов его фамилия.

— А ну-ка подойдем к нему.

Подобравшись поближе, мы увидели, что солдат уже ковыряется в открытом затворе орудия.

— Чем занят, гренадер? — поинтересовался я.

Тот дернулся, развернулся к нам и, вытянувшись, отрапортовал:

— Рядовой Степанов! Любопытствую устройством сего механизма, вашбродь! — и замер, глядя на нас сверху вниз.

Е-мое! Здоровенный-то какой! Как шкаф! Причем трехстворчатый…

Степенный мужик, лет около тридцати. Пышные усы, нос картошкой и прямой и бесхитростный, как у ребенка, взгляд.

— И как? Интересно?

— Так точно, вашбродь! Уж и разобрался вроде, как работает…

— Понимаешь в этом что-то? Учился где? Работал?

— Кумекаю маленько, вашбродь! Как положено, в приходской школе обучался. Кузнецом был…

— А почему был?

— Да как женка родами померла, так и запил… Кузню спалил спьяну. Да что уж теперь. — Степанов махнул огромной, как совковая лопата, ладонью.

— А дальше что?

— А дальше — брату моему молодшему гумага призывная пришла. А у него семеро по лавкам да родители на попечении. А у меня ни жены, ни детей, ни хозяйства путного. Вот вместо него и вызвался в армию идти.

— Как звать-то тебя, рядовой Степанов?

— Степаном величают, вашбродь!

— Вот что, Степан! Сейчас ты пойдешь с унтер-офицером Наумовым — он тебя к делу интересному приспособит. Как раз по тебе!

— Слушаюсь, вашбродь!

— А ты, Наумов, отведи-ка его к нашим пулеметчикам. Скажешь, я приказал. Мужик здоровый, к технике интерес имеет опять же. Пусть пользу приносит, а то во всей роте от силы человек десять знают, с какой стороны за бертье-федорова браться. А у нас еще и пулемет немецкий в хозяйстве образовался. Не пропадать же добру!

Вечером, вместе с ротой возвращаясь с занятий, я нарвался на штабного начальника. То, чего так опасался Казимирский, все-таки случилось. Причем начальство было очень высокое…

Рота строем пылила по дороге в сторону Штрасбурга, когда мимо нас пронесся кавалерист с криком: «Дорогу! Дорогу дайте!»

Оглядываюсь и вижу, что нас догоняет группа всадников, сопровождающих какую-то повозку. Пришлось отдать роте команду «Стой!» и свернуть на обочину.

Мимо нас в сторону города медленно проехала огромная…

Э-э… Карета? Фаэтон?

В общем, длинное и массивное сооружение в екатерининском стиле с большущими задними колесами, запряженное шестеркой лошадей тремя выносами.

Впереди — кавалерист-ординарец, позади — еще двое. На козлах два солдата с шашками и карабинами.

Проехав чуть вперед, экипаж внезапно остановился. Из фаэтона выглянул тучный седой генерал с пышными усами и бакенбардами и орденом Святого Владимира на груди. Пыхтя и отдуваясь, он выбрался на дорогу и зашагал к нам. Вслед за ним из антикварного транспорта выскочил юркий поручик в малиновых гусарских чикчирах [70] и высоких сапогах с серебряными розетками.

Ешкин кот! Только этого мне не хватало…

Я, откровенно говоря, растерялся: «Что делать-то?»

Но рефлексы, вбитые в военном училище, не подвели.

— Ро-о-та! Нале-э-во! Ру-у-жья снять!

Гренадеры сняли оружие, приставив его к ноге.

— Слушай! На кра-ул!

Четко взяли на «караул» и на счет «три» изобразили равнение на приближающееся начальство.

Я же встал перед строем посредине и, дождавшись, когда генерал приблизился на положенные уставом восемь шагов, откозыряв, доложил:

— Ваше превосходительство! Десятая рота Московского восьмого гренадерского полка следует с полевых занятий в расположение части! Младший офицер роты прапорщик фон Аш!

— Здорово, молодцы-гренадеры! — гаркнул генерал сиплым басом.

— Здра-ви-я же-ла-ем, ваш-прес-схо-ство! — проревел в ответ строй.

— Стремоухов, генерал для поручений штаба корпуса, — представилось мне начальство. — А это мой адъютант, — указал он на поручика-гусара. — Я направляюсь в штаб вашей дивизии с инспекцией по вопросам снабжения. А посему хотел бы задать вам несколько вопросов! Прямо здесь! Дабы избежать показных реляций со стороны ваших начальников. Отвечайте как на духу, прапорщик: как в вашем полку работает интендантство? Доставляет ли сено, овес, хлеб, сухари и прочие реестровые съестные припасы? Всего ли хватает? Как обстоит дело со снабжением военным снаряжением и огнеприпасами?

Я мысленно перекрестился и стал отвечать. Коротко и ясно. Мол, снабжают отменно всем необходимым, жалоб не имеется, и далее по пунктам. Чего мне скрывать-то?

Генерал слушал и кивал, а адъютант — записывал.

— Что ж, хорошо! Хорошо… — наконец произнес Стремоухов. — А что местные жители?

— Большинство покинули город, а немногие оставшиеся переносят наше присутствие смиренно и терпеливо, ваше превосходительство.

Адъютант прекратил писать, нахмурился и посмотрел на меня исподлобья.

— Понемногу привыкают? — переспросил генерал.