Онлайн книга «Если судьба выбирает нас...»
|
— Шо ж вы, Мария Ивановна, суетите? Их благородия кушать изволят. Не пьянствуют, в потолок из револьвертов не палят, девок непотребных не тискают. Звиняйте, пойду я… Мы с Литусом притихли, вслушиваясь, как уже за дверью «опытный» медработник вразумлял «малахольную»: — Сидят, хрухты кушают. С чего мне их к порядку-то призывать? Мне с ними ссору затевать — без нужды. А ежели вы чего еще хотите, дык это пущай лучше дохтур с ними разговоры разговаривает. — Хам! — фыркнула Мэри, и за дверью послышались удаляющиеся торопливые шаги. Мы с Генрихом переглянулись и заржали… Черт! А смеяться-то пока еще больно! Вечером того же дня нашу скромную обитель посетил отец Генриха. Профессор Отто Бертольдович Литус — высокий представительный мужчина лет около пятидесяти с пышными седыми бакенбардами — вошел в палату с той непередаваемой рассеянной стремительностью, свойственной только ученым и преподавателям. Обозрев обстановку сквозь стекла маленьких круглых очков, он одернул темно-синий вицмундир министерства просвещения и поставленным голосом лектора поздоровался: — Здравствуй, сын! Здравствуйте, молодой человек! После такого приветствия я поспешил исчезнуть, оправдавшись необходимостью немедленной и важной медицинской процедуры. Совершив вечерний моцион в больничном скверике от церкви Илии Пророка до церкви Грузинской Иконы Божьей Матери и обратно, я вернулся в госпиталь. Уже на третьем этаже мы едва не столкнулись с профессором на лестничной площадке. Отец Генриха шел нетвердой походкой усталого больного человека, держа очки в опущенной руке… По его лицу текли слезы, и он то и дело бормотал по-немецки: — Meine bedauernswert Sohn… Jesus, Maria und Joseph… Was dieser verfluchte Krieg geschaffen hat! [119] Вечером в самой большой палате на нашем этаже, по обыкновению, собираются все способные передвигаться раненые: поиграть на разнообразных музыкальных инструментах — от гармошки до скрипки, — попеть песен — от романсов до похабных частушек, — порассказывать анекдотов, большей частью несмешных… Кстати, азартные игры, в отличие от варшавского госпиталя, здесь запрещены — госпиталь хоть и военный, но церковный. Так что карты употребляются исключительно для раскладывания пасьянсов. Отсюда такая творческая специфика нехитрых лазаретных развлечений. По окончании литературно-музыкальной части начинаются нескончаемые военно-полевые рассказы. Тут все наперебой берут немецкие окопы, режут проволоку, обходят фланги, идут врукопашную, палят из пушек, рубят на скаку… И так до тех пор, пока не придет медсестра, не выключит свет и энергично не прикажет расходиться по палатам, иначе она позовет доктора. Офицерский состав чрезвычайно пестрый — от кадровых к 1917 году практически никого не осталось. Почти две трети нынешнего офицерского корпуса — из рабочих и крестьян, еще четверть — мещане и купцы, потомственные дворяне — едва ли не один из двадцати. Евангелический полевой госпиталь — в своем роде одно из лучших лечебных заведений в Москве, да и в стране тоже, а посему процент «голубой крови» у нас несколько больше, чем в целом по армии. Хотя, с другой стороны, очень многие из «простых» выслужили себе как личное, так и потомственное дворянство через получение воинских званий и наград. Сидя в уголке, разглядываю своих товарищей по несчастью и мучительно пытаюсь привести в порядок мысли по поводу «какие офицеры и за кого воевали в гражданскую?». Пока безуспешно… 5
Хотя в данной реальности никакой революции пока не было, нет и не предвидится. То есть сейчас август 1917 года. «Буржуазной» или, точнее, Февральской революции, отречения царя и прочего, прочего, прочего пока не было. Так же, как и «первой» — революции 1905 года: Русско-японской войны ведь тоже не было. Октябрьской «социалистической» революции на горизонте тоже не просматривается по причине довольно стабильной ситуации внутри Российской империи. Эта самая стабильность с моего «шестка» видится вполне отчетливо. Если обращаться к классикам, то Ленин в 1915 году три объективных признака революционной ситуации описал ясней ясного, [120] по крайней мере, в «нашей» истории. Первый — невозможность господствующего класса сохранять в неизменном виде свое господство, ситуация, когда верхи не могут править по-старому. Тут трудно судить, ибо это самое «господство правящего класса» тоже немного отличается от читанного мной в старых советских учебниках. В общем и целом система управления государством тут несколько иная, и мне банально не хватает информации для более углубленного анализа. Второй признак — резкое обострение выше обычного нужды и бедствий угнетенных классов, когда низы не хотят жить по-старому. Резкое обострение нужды и бедствий, по идее, должно быть, ибо война идет. А вот как оно было обычно — не знаю. По той же самой причине, что и по первому вопросу. И наконец третий признак — значительное повышение активности масс, их готовность к самостоятельному революционному творчеству. Самый провокационный, на мой взгляд, ибо лукавил Владимир Ильич. Потому как активность можно или нужно стимулировать, а готовности к творчеству — обучать. Активности я невооруженным глазом не вижу — ни живой, ни газетной. С готовностью — несколько сложнее, это надо спрашивать у тех, кто «готовить» умеет… А за такими «кулинарами» тут Четвертый департамент Министерства государственной безопасности присматривает. С много говорящим понимающему человеку названьицем «Государственная тайная полиция», или просто «Гостапо». [121] Мило, правда? Кстати, сам автор вышеописанных признаков «революционности» в информационном пространстве не просматривался. То есть абсолютно… Нет, конечно, контекстный поиск в Интернете для меня в данное время в данном мире недоступен, но ранее изученные мною источники ни разу, ни по каким причинам сакраментального сочетания фамилий Ульянов-Ленин не упоминали. Нашлись несколько хвалебных статей про Михаила Францевича Ленина — актера Малого театра, с описаниями его неподражаемой игры в «Свадьбе Кречинского» и «Женитьбе Фигаро». |