Онлайн книга «Гонец московский»
|
Пантелеймон заговорил сипло, будто пережимал себе горло ладонью. – Князь Михайло Ярославич поход собирает… – Против Даниловичей? – со смешком прервал его Кара-Кончар. – Нет. Не войско, а поход. Малый отряд – два десятка дружинников. В далекие западные земли. За Смоленск и за Туров. За Люблин и Сандомир. Аж в Силезию, где немцы живут, которые по-нашему ни бельмеса не понимают. Тверич многозначительно замолчал, очевидно ожидая вопросов, но его собеседник не спешил. Ждал ровно столько, сколько понадобилось десятнику, чтобы сообразить: никто его уговаривать не будет. Предательство – дело добровольное. – А все потому, – продолжил Пантюха как ни в чем не бывало, – что перехватил он лазутчиков из далекой страны франкской. Те лазутчики рассказали: мол, везут тамошние витязи сокровища несметные. Везут простым обозом. С малой охраной. – Глупости какие, – буркнул Кара-Кончар. – У них что, заботы другой нет? Витязи сражаться должны, а не сокровища возить туда-сюда. Да еще по чужим землям… – А они и сражались раньше. Это рыцари Христового воинства. Так они себя называют. А в Польском королевстве их зовут крыжаками [29] . – Знаю. Белый плащ, черный крест. – А вот и не угадал! – осклабился Пантелеймон. – Белый плащ, но красный крест. «Чернокрестных» тевтонов князь Лександра бил. А эти на дальних южных землях сражались с басурманами – маврами да сарацинами. Аль ты не знал? Кара-Кончар повел плечами, словно намереваясь броситься на собеседника. И тверич сглотнул слюну, которая вдруг стала тягучей и горькой. Можно ли забывать, как молодой боец не любит, когда ему напоминают, что он – темная деревенщина. – Извини меня, Кара-Кончар, Христа ради… – Когда-нибудь я все-таки отрежу тебе язык, – мрачно пообещал мечник. – Говори дальше. – Так вот! – теперь Пантелеймон выбрасывал слова часто, будто бы хотел побыстрее закончить неприятное дело. – Эти крыжаки сражались на юге. Награбили добра всякого – прорву целую. И золота, и серебра, и ковров дорогих, и тканей шелковых… Такие богатые стали – прям на загляденье. Даже их король франкский позавидовал. Позавидовал и решил их извести. А сокровища, что крыжаки привезли из походов, себе подгрести. А что? По-легкому и без трудов особых… Только их главный… магистрою они его кличут… или магистерой… тоже не лыком шит оказался. Прослышал, что король ограбить их возжелал, и бегом-бегом все сокровища отправил. От греха, как говорится, подальше… – Не может быть, – вновь прервал его Кара-Кончар. – Если король не дурак, он обоз выследит и отберет. Ему даже проще так будет, чем искать. Нужно было зарывать богатство. – Где богатство зарыто, под пытками вызнать легко, – возразил тверич. – А про обоз? – Магистра об этом подумал. Он не один обоз отправил, а много. И морем, и сушей. И на север, и на юг. И на закат солнца, и на восход. Никто из охранников не знает, куда другие поехали или поплыли. Только о своем задании им ведомо. – Да? Ну ладно… Поверю. Дальше-то что? – А что дальше? Князь Михайло задумал перехватить обоз. Около Вроцлава. Акинф рвался самолично отправиться, да князь-батюшко, – Пантелеймон хмыкнул, – не отпустил. Сказал, что здесь он ему нужнее будет. Нам Семен свет Акинфович за старшего дан. – Нам? – А я не говорил? Я в том отряде десятником иду. – Десятником, говоришь? – Кара-Кончар задумался. – Ладно. Ты сказал. Я услышал. Ступай теперь. – Что, и не скажешь ничего? – Все сказал уже. Довольно. – Что ждать-то мне? – А ничего не жди. Служи князю-батюшке. Слушайся Семку, Акинфова сына… – Так ты… – Ступай, сказал! – В голосе мечника прорезался нешуточный гнев. – Все, все! Иду! – Пантелеймон вскочил. Охнул – ноги затекли. – Все. Прощавай, Кара-Кончар. – Прощавай, чушка-Пантюха, – рыкнул в ответ баатур. Уже запрыгнув на коня, тверич крикнул в полный голос: – Боярин Акинф к Горазду-отшельнику ездил. Нового ученика просил в помощь! Семку охранять! – И что?! – вскинулся татарский воин. – А ничего! Не скажу! Сам думай! Прощавай, Федотка! Пантелеймон ударил пятками в гулко отозвавшиеся конские бока. Топот копыт пронесся над перелеском и стих вдалеке. Баатур рывком поднялся. Несколькими ударами разметал угли костра. Свистнул. Позвал: – Цаган-аман [30] ! Жеребец с тихим ржанием подбежал к хозяину. Ткнулся мордой в плечо. Человек похлопал скакуна по шее, подтянул подпругу: – Вперед! Конь сорвался с места вскачь. Держась за луку, Кара-Кончар сделал несколько шагов рядом с животным, а потом сильно оттолкнулся ногами и взлетел в седло. – Ай-йа-а-а-а-а!!! – пронзительный клич прорезал тишину. Черные крылья ночи сомкнулись за плечами всадника. Желтень 6815 года от Сотворения мира
Москва, Русь Проснувшись рано утром – по-другому он уже не мог, Никита попрощался с гостеприимными хозяевами и собирался было уйти, да куда там! Кожемяка Прохор наотрез отказался отпускать парня, не покормив напоследок, а дед Илья упорно предлагал выпить на дорожку медовухи. А когда Нютка и жена Прохора – дородная, пышущая здоровьем баба по имени Лукерья – набросились на старого с упреками, обиделся, насупился и потребовал, чтобы кто-нибудь проводил Никиту до Свято-Даниловского монастыря. Парень отнекивался, как мог. Ему очень не хотелось признаваться в обмане – москвичи приняли его как родного. Но переубедить кожемяку с дотошным дедом Никита так и не сумел. Его накормили кашей с топленым молоком и навязали в провожатые Нютку. Девка сразу возгордилась, по мнению Никиты, выше всякой меры. Если вчера она весь вечер молчала, только поглядывала искоса, то теперь молола языком – не остановишь. Просто ужас! Она рассказывала о каждой улице и о каждом переулке. Почему реку Неглинку так назвали, и отчего Боровицкий холм именно так именуется. Какие князья в Москве сидели, и кем они приходились Александру Ярославичу и Всеволоду Большое Гнездо. Никита слушал, снисходительно улыбаясь. Ну откуда, скажите на милость, простая девчонка, родившаяся в селе под Москвой, может знать, почему именно Александр Невский подарил город младшему сыну? О чем думал великий победитель свейских захватчиков и немецких крестоносных рыцарей? Может, просто не знал, куда посадить младшенького, – с ними у любого князя забот полон рот. Старшие, понятное дело, наследники, а вот младшие… А по словам девчонки выходило, что Невский едва ли не предвидел величие Москвы, а потому и отдал ее самому рачительному и заботливому сыну – Даниилу. |