Онлайн книга «Гонец московский»
|
– А есть люди, – продолжал старик, – наделенные способностью не только разговаривать с тварями лесными, но и оборачиваться в них… – Это как? – не понял литвин. – Оборачиваться – значит на время надевать звериную шкуру. – Превращаться, что ли? – Можно и так назвать, хотя это неправильно. Превращается в зверя колдун, совершая ритуалы, читая заклинания и принося жертвы. А оборотень просто оборачивается. – Оборотень? – насторожился Вилкас. – Vilkolakis? – Как обычно, разволновавшись, он перешел на родную речь. – Тебе ли удивляться? – усмехнулся Финн. – У вас, в Литве да Жмуди, этого добра навалом. Есть там и у меня добрый друг… Про князя Будрыса слыхал? – Не-а… – мотнул головой парень. – Не слыхал. – Что, правда? – искренне удивился старик. – Хотя чего уж там… Нелюдимым он завсегда был. Сидит в своем замке, как медведь в берлоге. Да медведь он и есть. Самый что ни на есть медведь. – Медведь? – Ага. Косолапый. Причем старинного рода… Ну да не о нем речь. – А о ком? Или о чем? – Об оборотнях, юноша, об оборотнях. – И что ты хочешь мне о них рассказать? – поежился литвин. У него появились нехорошие предчувствия. Очень нехорошие. Да еще взгляды волчьи – янтарные, пристальные, немигающие – добавляли опаски. Невольно закрадывалась мысль: полно, да звери ли это? – Не бойся, юноша, не бойся. Если бы мои друзья хотели тобой полакомиться… – А я не боюсь! – перебил Вилкас. – А вот врать мне не надо! Я же вижу. Конечно, ты не трус. Но здоровая опаска любому человеку присуща, если он, само собой, не полный дурак. Так что стыдиться не надо. Парень смутился. Крыть нечем. Против такого довода трудно возразить. Он сумел только пробормотать: – А я и не стыжусь… – Вот и правильно, – согласился старик. – Не нужно стыдиться и не нужно бояться. Тем паче истинные оборотни никогда не злоумышляют против человека. – Ну да?! – Могу поклясться чем угодно. На твой выбор. – Да не надо… – Значит, ты мне веришь? – Ну… – Я тебя понимаю, юноша, понимаю. Если всю жизнь думал, что вода мокрая, а тебе вдруг является незнакомец и начинает рассказывать, что она сухая и колючая, трудно поверить. Правда? – Трудно. – А если подумать? – О чем? – О воде. – А что о ней думать? Мокрая она. Это уж самая истинная истина и правдивая правда. К бабке не ходи. – Да? – хитро прищурился Финн. – Да. – Протяни руку. – Зачем? – Не бойся, не откушу. – Да я и не боюсь. – Так протягивай! – На! Вилкас вытянул руку вперед. – Не так. Ладонью вверх. – Вот так сойдет? – Сгодится. Старик ловко зачерпнул полную горсть снега и высыпал его парню на ладонь. – Сожми кулак. Литвин тряхнул головой. Сморщился – все-таки шишка от удара дубиной давала еще себя знать. Отер руку о штанину. – Я понял. Снег – это тоже вода. Он холодный, сухой и колючий. Особенно в мороз. Но снег тает и становится водой… – А потом вода замерзает и становится снегом. – Значит, правда и в том, и в другом? – Истинно так, юноша, истинно так. А если сказать точнее, правда может быть разная. Кому какая больше нравится. – Как это? – удивился Вилкас. – Разве может быть не одна правда? – Может, юноша, может. – Не верю… – Не веришь? Ну хорошо. Представь: волк гонится за оленем. – Ну… – Не «нукай»… Лучше думай. Волку хочется жить. Значит, он должен догнать оленя и загрызть его. Так? – Выходит, так, – пожал плечами парень. – Но оленю тоже хочется жить. Поэтому он приложит все силы, чтобы от волка убежать. А если получится, и на рога поддеть. Прав олень? – Прав, конечно. – А волк? – Волк? – Да, волк. Ты не переспрашивай, ты себя на его месте представь. Вилкас представил. Это было нетрудно, поскольку живот сводило от голода. Он сейчас, пожалуй, и сам за оленем погнался бы. – Получается, что прав… – То-то и оно. Вот и выходит, юноша, что правд бывает несколько. Иногда две, иногда больше. Одна бывает только истина. – А в чем же истина? – А истина в том, что каждому жить хочется. И волку, и оленю. И с нею не поспоришь. Верно, юноша? – Верно, – кивнул парень. Что тут возразить? Жить хочется всем. – Вот и получается, что я прав. – Тогда, значит, может быть две правды: твоя и моя? – Может. Конечно, может. Потому что я прожил очень много, а ты – только начинаешь. Ты видишь скорлупу ореха, а я – ядрышко. Не обиделся? – Чего уж там обижаться… – Вилкас почесал затылок. – На правду не обижаются. – Обижаются, юноша, еще как обижаются. Особенно если она отличается от твоей. Так обижаются, что за оружие берутся. Про крестовые походы слыхал? Литвин кивнул. – То-то же… Там тоже франки с сарацинами не могли определить, чья правда лучше. – А чья лучше? – наивно округлил глаза Вилкас. Иногда, чтобы получить откровенные ответы, проще дурачком прикинуться, чем умные вопросы задавать. – А ничья! – неожиданно развел руками Финн. – Вижу, ничегошеньки из моих слов ты не понял. Не за правду надо друг с дружкой драться, а вместе истину искать. Это тяжелее, само собой. Приходится думать, размышлять, а иногда и другого человека выслушать. Куда как проще слышать только себя и соратников. Меч в руку, ногу в стремя, шпоры дал и вперед! Ну да ладно… Отвлеклись мы тут с тобой. Я же не о том рассказать хотел. Парень пожал плечами. Говори, мол, я слушаю. И Финн продолжил прерванное объяснение. Оказывается, в мире существовали так называемые истинные оборотни. Они жили испокон веков. У любого народа, живущего или некогда жившего на земле, есть свои легенды об оборотнях. У иудеев и вавилонян, у греков и латинян, у франков и германцев… Викинги, волки северных морей, рассказывают о воинах, способных надевать звериную шкуру. И в русских сказах тоже. Вспомнить хотя бы Вольгу Всеславьевича. Как стал тут Вольга расти-матереть, |