Онлайн книга «Горячие ветры Севера. Книга 3. Закатный ураган»
|
Ученый? Один из преподавателей Вальонской Академии? Очень может быть. Только с трудом верится, чтобы военные относились к ученому с таким почтением. Позволяли себя не замечать, перебивать… Гелка, прятавшаяся до того за спину феанни, увидев меня, подбежала, ухватилась за рукав и замерла, чуть дыша. Собеседник Мак Кехты отвлекся, глянул на меня: – Житель Севера? Замечательно! Что он такого замечательного нашел в обитателях Севера? Нет, точно ученый. Они все слегка сдвинутые. Думают не о том, о чем положено думать обычным людям. Но, может, в этом и заключается их отличие? В способности мыслить вне привычных понятий, находить новые решения, ставить хитрые задачи и получать непростые ответы. Я пожал плечами: – Ну, житель… – Замечательно! – повторил ученый. Он выговаривал это слово с таким вкусом, что волей-неволей хотелось верить. – Перворожденная и житель Севера! Я очень о многом должен вас расспросить. – К твоим услугам, мастер… – слегка, чтоб не терять достоинства, поклонился я. Ну что еще ответишь книжнику? С ними как с больными нужно. Соглашаться, потакать. – Мастер Луций, – низким голосом подсказал стоявший справа военный. Вот это глотка! В туман рога не нужно. Может сам оповещать встречные суда. – Я – капитан Серджий Торум, – добавил он. – Это – мои помощники: Статон Миций и Гистан Мур. Пришлось еще раз поклониться. Знакомиться так знакомиться. – Я к вашим услугам, мастер Луций, господа офицеры. Меня зовут Молчун. Мои спутницы – благородная сида, ярлесса Мак Кехта и Гелла, моя приемная дочь. – Очень, очень рад, – довольно потирая ладонь о ладонь, улыбнулся Луций. Лицо у него открытое, доброе. Это хорошо. Такому человеку хочется поверить сразу и надолго, хоть я и не привык открывать душу перед первым встречным. – Книгу пишешь, мастер Луций? – Книгу? – удивился он, словно не ожидал от выходца с Севера подобного вопроса и слегка замялся. – Нет. Вернее, не совсем… Сейчас вам покажут место отдыха, накормят, – перешел он к делу. – А потом, мастер Молчун, прошу ко мне… – Прошу прощения, – пробасил капитан Серджий. – А как же мертвый Терциел? Кто же такой этот Луций, что капитан дромона перед ним расшаркивается, прощения просит и слово поперек сказать боится? Тезка императора, да живет он вечно. Но это же не повод…. – После, после… – небрежно отмахнулся от офицера ученый. Хитро прищурился. – Ты так сильно любишь жрецов Храма, Серджий? Капитан только крякнул. А мы отправились в кормовую надстройку, сопровождаемые Статоном Мицием и двумя рядовыми. Впервые в жизни вещевой мешок несли за мной. А я не знал – радоваться почету или остерегаться? Западный Трегетрен, форт Веселая Горка, порошник, день третий, сразу после полудня. Игреневый от природы, но чалый от инея, конь присел на задние ноги и затанцевал перед частоколом. – Эй, братуха! Отворяй ворота, али службу забыл? Не вишь, кто вернулся? – проорал раскрасневшийся бородач в медвежьей шапке, обшитой стальными бляхами. – Не шуми, орясина! – весело отозвался воин с бревенчатой сторожевой башенки, махнул меховой рукавицей. – Уже побегли… И не соврал. Кряхтя от натуги четверо веселинов отворили окованные железом створки. Отряд из полусотни всадников – все, как на подбор, рослые, плечистые, на справных конях, хотя откуда в повесском войске возьмутся худые? – на рысях въехал в форт. – Экий ты сердитый сегодня, Бранебор, – ухмыльнулся десятник, командующий стражей. – Чистый космач! – Будешь тут сердитым, – вполголоса ответил тот, спрыгивая с игреневого и передавая повод коноводу, – коль ходит батюшка наш туча тучей. Бранебор кивнул на статного, чуть прихрамывающего воина, размашистым шагом направляющегося в казарму. – Что так? – посерьезнел десятник. – Да разумеешь, Всемил, увязли мы в этой войне по самое дальше некуда. Думал Властомир до снегу дело закончить, а оно вон как выходит… – Баню! – через плечо бросил скрывающийся в доме веселинский король. – Будет! Не сумлевайся! – в голос ответил Бранебор, а тише добавил: – Люто стали трейги проклятые биться. Ох, люто. Полных четыре десятка положили мы, пока того стрыгаева Даглана замок взяли. Ан глянули – нет его там. Убег, сволочь. – Ух, волчара! – согласился Всемил. – Хитрован! – А ничо, братка, на кажного волчару волкодав найдется. Коней жалко. Поморозим. Да и голодно ноне. – Это так, – покивал десятник. – Верно, говоришь. Коней жалко. – Ото ж. Добро, ты баньку-то отмахни спроворить, а я к государю. Когда Бранебор вошел в дом, сгибая шею под низкой притолокой, Властомир сидел, ссутулившись, перед очагом, уронив сильные руки на колени. Заслышал шаги командира гвардейцев, поднял голову: – Что, натрепался с братухой? – Да всего-то словечком и перекинулись, – развел руками Бранебор. – Болтлив ты стал, ровно баба, – недовольно проговорил король. – Баня будет? – А то? – гвардеец принял с лавки тяжелую медвежью шубу, небрежно сброшенную Властомиром, сел рядом, распутывая завязки полушубка. Помолчали. – Все мы ровно бабы стали, – с горечью проговорил владыка Повесья, запуская пятерню в сильно отросшую бороду. – Кто болтает, кто врагов жалеть начал… А им токмо покажи слабину! В ушах его до сих пор стояли крики обитателей захваченного замка. Как же хотелось выцепить барона Даглана! Все ополчение трейговское на нем держится. Сруби чернобородого крепыша, похожего на лесного хозяина и его же на гербе намалевавшего, и разбегутся баронские дружины кто в лес, кто по дрова. А там и пехтуру Валланову можно встретить. Разведчики доносили – лучники со щитоносцами числом до трех сотен еще в десятке лиг. Вперед не идут. Стали лагерем, рогатками себя огородили. Нелегко их оттуда конницей выколупывать. Властомир помнил, чего стоят в бою лучники-трейги. И по Кровавой лощине помнил, и по тем стычкам, в которых совсем мальцом участвовал, когда его батюшка, Мечелюб с Витгольдом за Спорные земли грызлись. Одна надежда на быстрые удары по тылам. Лишить врага продовольствия, отогнать резервы, захватить обозы со стрелами. А для того нужно шустренько с баронами разобраться. И допрежде всего с Дагланом. А он ушел! Волчара бешеный. Властомир в гневе приказал взятых в плен рыцарей – ленников Даглановых – конями порвать прямо на подворье замка. Дружинникам, кто попроще – люди подневольные, что с них возьмешь? – правые руки рубить. За глумление над Зимоглядом пускай все трейги кровушкой умоются. Челядь, оставшуюся в замке, пороть. По двадцать плетей. Другой раз и штурма дожидаться не будут – в лес удерут. |