Онлайн книга «Маги и мошенники»
|
Морица Беро подтащили к краю парапета, тело капитана рухнуло со стены и, ярко освещенное солнцем, закачалось на веревке в пяти локтях пониже карниза. Фирхоф закрыл глаза. – Если бы Господь остудил твой разгоряченный разум, Клаус… – Не смей лицемерить. Обращаться к Богу надо было раньше – когда рубили руки восставшим крестьянам Риоса или жгли на медленном огне шестерых братьев в Аббевиле. Мерой за меру, по делам и возмездие. – Ты берешь на себя право Бога. Не тебе отмерять воздаяние. – Да ладно… Тебе не ослабить мой разум, инквизитор. Запрет на воздаяние ты и твой император относят ко всем, только не к себе. Впрочем, если ты так смел, можешь составить компанию капитану. – Бретон махнул рукой в сторону натянутой веревки, свисавшей с парапета. – Тебя повесить немедленно? Хочешь? – Нет. – Тогда пошли. Клаус взял связанного фон Фирхофа за локоть и слегка подтолкнул вперед. – Мы поговорим в другом месте. Людвиг вернулся в разгромленный форт. Раненых убрали, но убитые все еще лежали на запятнанном булыжнике двора. Бретон провел советника в опустевшие апартаменты капитана, сел за деревянный стол и налил себе воды из кувшина. – Есть будешь, Фирхоф? Если будешь есть и не попытаешься геройствовать, я тебя развяжу. Рад видеть старого знакомого. – Твои злодеяния вполне способны лишить аппетита. – Не лги мне в лицо, ты видел и не такое. Не смей изображать ягненка – кто тебе поверит? Освобожденный от веревки советник без особого желания откусил край черствого пирога. Сухая корка горчила и отдавала плесенью. – Я служил Империи. – Ты служил императору-бесу. – Ты опять ничего не понял. Абстрактной справедливости, которую ты так упорно провозглашаешь, не существует нигде. Малые не могут жить сами по себе – кролики обречены страдать в зубах волков. Империя, справедлива она или нет, дает им защиту. – Я не против Империи, я против дурного правления, против псов, которые стяжают и жгут, прикрываясь верой. Бог дает людям равные души, они равны от рождения. – Ты сумасшедший, Клаус, ты увяз в ненависти. Ты ищешь мести и удовлетворения собственным амбициям, не думая о людях, которых толкнул на гибель. Легко манить малых и беззащитных призраком священного равенства, но веришь ли в него сам? Ремесла и искусство, знание, науки, песни и поэзия, прекрасные здания и статуи – все это Империя, Церковь, власть императора. Если ты разобьешь прекрасное целое, разобьешь на тысячу тысяч равноправных кусков, оно исчезнет, и не будет ни целого, ни прекрасного, ни силы Церена. Справедливости, кстати, не будет тоже. – Вы все погрязли в стяжании. Если бы я не знал, что ты инквизитор, пусть и бывший, решил бы, что ты безбожник. – А я удивляюсь, что ты до сих пор надеешься достигнуть своей утопии. – Если не веришь, не имеет смысла и начинать. Людвиг налил себе пива – оно оказалось вполне ничего. – Ты начал в разочаровании и ненависти, продолжил из упрямства. Настанет день, и ты горько пожалеешь о том, что сегодня сотворил. – Я начал, когда мне не оставили иного выхода. Я продолжил, потому что уверен в своей правоте. Настанет день, и я увижу, как обернется судьба. Не пугай меня, я не боюсь, лучше займемся тобой и твоими делами. Как ты думаешь, инквизитор, отдаст ли твой друг император приказ обстреливать башню или дом, если мы выставим в бойнице тебя, его советника, собственной персоной? – Не знаю, – откровенно ответил фон Фирхоф, – мне бы не хотелось проверять это на практике. – Ага, – удовлетворенно кивнул Клаус Бретон, – хорошо, по крайней мере, что ты не врешь. Однако, как ты понимаешь сам, я в случае необходимости не остановлюсь перед тем, чтобы проверить… – Другие предложения есть? – Без Хрониста и без потерянной тобою способности колдовать, ты, в сущности, ничто. Если твой император-бес согласится на кое-какие мои условия, можешь считать, что ты уцелел. – А если он откажется? – Пойдешь вслед за Беро. – Клаус, Клаус, а ведь я некогда спас тебя от костра… Бретон сдвинул брови, слегка нахмурился, но лицо ересиарха не потеряло холодного совершенства, присущего статуям. – Если Бог пожелал спасти меня и возвысить, в этом нет твоей заслуги, ты только орудие Его. Людвиг бессильно и бесполезно пытался подобрать слова – и не мог. Его логика и логика Клауса Бретона казались несовместимыми, слишком разные принципы лежали в самой основе. – Ты наелся? – поинтересовался ересиарх. – Если да, то заведи руки за спину, я тебя снова связываю. Вот так. А теперь пошли. У окна ересиарх задержался. – Арно! Что это? Стяг императора по-прежнему вился на шпиле. Крылья золотого сокола яростно хлопали на морском ветру. – Снимите это. – Мы пробовали сделать это, брат, но порвалась веревка, обрывок застрял на самом острие, теперь его так просто не достать. Я искал смельчака влезть туда по крыше, но ребята не хотят ломать себе шеи ради тряпки императора. – Дайте мне арбалет. Бретон легко натянул арбалет, наступив в стремя, наложил болт и прицелился, Людвиг замер в ожидании – стрела бесполезно ушла в синеву. Клаус повторно натянул тетиву. Второй выстрел оказался точнее первого – железное жало шаркнуло по шпилю. Фон Фирхоф восхитился меткостью мятежника – третий выстрел ударил прямо в веревку, пеньковый конец отлетел в сторону, чисто срезанный острием. Флаг не падал – застрявшее на шпиле полотнище продолжало виться над городом. – Добрый брат, – вмешался Арно, – не стоит ради клочка материи тратить славные болты. Я велю оружейникам к завтрашнему дню приготовить зажигательные стрелы. Бретон кивнул. – Хорошо. Не забудь об этом. А ты, Фирхоф, следуй за мной… Людвиг еще раз посмотрел на непокорный стяг и, тихо злорадствуя в душе, послушно двинулся следом за ересиархом. – …а теперь по лестнице вниз. Осторожно, не сверни себе шею. Обозленный советник подергал связанными руками. – Ты бы мне помог, добрый брат всех подряд. – Молчи, инквизитор, молчи. Клаус подхватил споткнувшегося пленника и затолкал его в тесную сводчатую камеру. – Отдыхай пока. – В таком положении? По части мер предосторожности ты стремишься далеко обогнать Трибунал. – Ладно, у тебя не будет причины жаловаться перед лицом Господа на мое обращение, – Бретон основательно ослабил веревку на руках фон Фирхофа. – Ужин тебе принесут, завтра я скажу, чем обернется твое дело, а пока видеть тебя не могу – твое лицо напоминает мне о том, что творили в Эбертале люди, называвшиеся псами Бога. |