
Онлайн книга «Император вынимает меч»
— Это просто сборище черни, наглой и бесцеремонной. Мы разделаемся с мерзавцами одним хорошим ударом. Главное — хунны! Они пришли с севера, они несут смерть. Я боюсь смерти… Мэн Тянь наконец закончил собирать армию и отправился на запад — навстречу варварам. — Ты получишь три двора работников за голову каждого мертвого хунна! — щедро пообещал Ши-хуан. Мэн Тянь молча кивнул в ответ. Он был старым воякой и подозревал, что война будет нелегкой. Поклонившись, дацзян оставил дворец. В тот же день армия из пятидесяти полков по три тысячи в каждом покинула окрестности Сяньяна. В поход шли лучшие из лучших: отряды тяжелых латников, арбалетчики и даже ланчжуны — Ши-хуан счел нужным поделиться своей стражей. Император с башни следил за тем, как оседает вдалеке пыль, взбитая мириадами конских копыт и подбитых сапог. Затем он возвратился в покои, но не мог найти себе места. Словно загнанный в западню волк, Ши-хуан метался по комнатам, отделанным шелком и парчой, натыкался на кресла, опрокидывал столики с безделушками. Он чувствовал приближение Смерти, Смерть страшила его. Император перестал перебираться из дворца во дворец и затаился в мрачном, насторожившемся Эфангуне. Он приказал усилить охрану и с нетерпением ждал гонцов, сообщавших о каждом шаге Мэн Тяня. Спустя луну прискакал вестник с донесением, что в Чжао подле Ханьданя была грандиозная битва, победа в которой досталась армии Цинь. Хунны были отброшены и отступили в Вэй. Ши-хуан ликовал, он был уверен, что близок к тому, чтоб провести Смерть. Ли Сы осторожно улыбался, он не был в этом уверен. Сто полков шицзу с напряжением ждали решающей битвы. Эпоха невиданного расцвета Поднебесной близилась к концу… Враг Рима
Жизнь и смерть царя Митридата Евпатора, пытавшегося возвыситься над Римом
[58]
(Между Востоком и Западом)
Здесь гордый Митридат VI Решил возвыситься над Римом, Казалась жизнь ему пустой Без славы, уходившей мимо. Ни яд не брал его, ни нож, Зато измена подкосила: Острей меча сыновья ложь Не в грудь, а в спину поразила. Я. Шильдт Внизу, под крепостью, бушевала толпа — сотни и сотни возбужденных людей, облаченных кто в панцири, кто в простые одежды. Большинство людей были вооружены: одни размахивали копьями, другие — мечами, третьи — увесистыми палками. Люди громко кричали, кляня Митридата. — Скверно! — сказал царь неслышно подошедшему сзади Битойту. — Скверно. Но почему бездействует Фарнак? Надо послать за ним… — Он не бездействует, — ответил Битойт, указывая рукой на вьющуюся снизу дорогу, по какой наверх шла небольшая ярко разодетая группка людей. Панцирь одного из них поблескивал позолотой. — Фарнак! — узнал Митридат. Бунтовщики встречали идущих приветственными воплями, многие присоединялись сзади, и шествие принимало все более внушительный вид. — Он с ними? — изумился царь. — Сейчас узнаем, — ответил Битойт. Фарнак и его спутники остановились у ворот крепости. Подняв вверх сжатую в кулак руку, Фарнак продемонстрировал ее укрывшимся в крепости людям. Толпа издала ликующий рев. Затем один из спутников перевязал голову царевича красной лентой. — Он коронован, — констатировал Митридат. — Проклятье! Ладно, посмотрим, не удастся ли мне договориться! Битойт, спустись вниз и узнай, готов ли он выпустить из города своего отца. Битойт кивнул и ушел, чтоб вскоре вернуться. Митридат встретил слугу взором, полным надежды. Битойт покачал головой. — Нет, он сказал, что не отпустит тебя. Он хочет выдать Митридата Помпею. — Проклятье! — вновь выругался Митридат. — Но у нас еще есть потайной ход! Увы, Фарнак также знал про этот ход, и у выхода из него слышались голоса и звон оружия. Кельт посмотрел на своего господина, лицо Митридата выражало предельную усталость. — Вот и все, Битойт. Мне осталось только уйти. Но сначала позаботимся о женщинах. — Митридат извлек из резного шкафчика стеклянный сосуд, полный густой вишневого цвета жидкости. Битойт подал амфору вина, и Митридат вылил туда кровавую жидкость. — Вот теперь хорошо. Раздай его. Поклонившись, кельт вышел. Прошло время, толпа бесновалась все громче. Откуда-то появились лестницы, и горожане готовились лезть на стены. Неслышно вошел Битойт. — Кончено. — Все? — Все умерли! — торжественно подтвердил слуга. Все — жены и дочери, юные и прекрасные. Митридату не было жаль их, как не было жаль и себя. — Значит, пришел и мой черед. — Митридат поднял чашу и медленно, со вкусом осушил ее. — Прощай, Битойт. — Прощай, господин. Усевшись в кресло, царь стал ждать, когда холод скует члены. Но время шло, а по рукам и ногам его по-прежнему струилась горячая быстрая кровь. Время шло. Толпа уже начала приступ. — Проклятье! — выдавил Митридат. — Не действует. Мое брюхо привыкло к яду. — Натянуто рассмеявшись, царь посмотрел на слугу. — Слишком привыкло, Битойт… Это факт — Митридат был с детства приучен к яду. У него было нелегкое, даже опасное детство, ибо в синопском дворце было опасно просто зваться царем. Здесь издревле полагались на яд и нож, какими устраняли провинившихся вельмож, неугодных правителей и соперников-принцев. От ножа можно было спастись, облачался в кольчугу и беря всюду верных друзей, от яда ж спасения не было. Ибо даже разломленный плод мог таить в себе невидимую отраву. — Запомни, сынок, от яда нет спасения кроме как ядом! — говаривал отец, Митридат Эвергет. Отец был искушен в тонкостях дворцового бытия, но это его не спасло. Он умер, как многие, естественной для королей смертью — от яда. Хотя в беде обвинили гнев, будто бы вызвавший у царя приток дурной крови. Но даже гнев не способен окрасить лицо в иссиня-черный цвет. И каждый знал — чьих рук это дело. Царица Лаодика, дочь сумасшедшего и яростного Эпифана, [59] такая же яростная и властолюбивая. Муж давно был ненавистен ей, жаждущей власти. Мало того, он грозился взять другую жену. Но не успел! Не успел… Лаодика тихонько улыбалась своим мыслям, провожая усопшего супруга в последний путь. Теперь уже ничто не мешало ей занять трон. Разве что… Митридат знал, что мать недолюбливает его. Мягко говоря, недолюбливает. Он был слишком похож на мать — и в его жилах текла дурная кровь Эпифана, царя, осмелившегося схлестнуться с самим Римом. Двум пантерам не ужиться в одной клетке. Кто-то должен уступить. |