Онлайн книга «Гиппопотам»
|
– Ой-ой-ой, – закудахтала сидящая за столиком крохотная бабулька. – Это вы с какого же фронта прибыли? – С молодым человеком приключился конфуз, – дружески подмигнув ей, сообщил я. – Обычная история, знаете ли. Защемил своего дружка молнией, бедняга. – Ух ты! – сказала она. – Тогда надо ваши имена записать. – Э-э, Эдвард Леннокс. Брови Дэви поползли вверх. – А сыночка вашего имя? – Дэвид, – ответил я. – Его зовут Дэвидом. – У тебя, Дэвид, карточки государственного страхования случайно с собой нет? – О господи, боюсь, мы так к вам спешили, что и не вспомнили о ней. – Ну ничего, дорогой. Бланк можно и после заполнить. Присядьте пока, если вы не против, доктор сию минуту придет и вас осмотрит. – Ты понял? – прошипел я Дэвиду, пока мы садились. – Дэвид Леннокс. Несчастный случай в уборной. Дэвид кивнул. Он был очень бледен, волосы все еще мокрые, из прокушенной от боли нижней губы сочилась кровь. Он сидел молча, уставившись на стенные часы. – Все будет хорошо, – сказал я, истолковав его молчание как страх. – Они свое дело знают. Не исключено, что такие штуки случаются каждый день. – Дело в том… – сказал Дэвид. – Да? – Эти джинсы. Они пятьсот первые. – Пятьсот первые? Не понимаю. К нам уже приближалась, дыша гостеприимством, уверенностью и дезинфицирующими средствами, медицинская сестра. – Дело в том, что у пятьсот первых, – прошептал мне на ухо Дэвид, вставая, – ширинка на пуговицах, а не на молнии. Его увели, а я остался сидеть, бия себя по бедру разгневанным кулаком. Чертова американская мода. Чтоб они сдохли. Чтобы все они сдохли. «Ширинка на пуговицах»? Слыханное ли дело? Да такие ширинки только и бывают, что у штанов, в которых тебя отпускают из армии, и у старых свадебных брюк. «На пуговицах»! Ах, мать-размать-перемать, это ж прелесть что такое! На пуговицах. Абсурд. Двадцать минут я ярился в одиночестве, потом увидел, что ко мне направляется высокая женщина в белом халате, – отливающие сталью седые волосы ее были собраны в зловещего вида пучок, в холодных голубых глазах мерцал опасный свет. – Мистер Леннокс? – Он самый. – Доктор Фразер. Не могли бы мы с вами поговорить? – Да-да. Разумеется. Разумеется. Как Дэви? – Сюда, пожалуйста. В мой кабинет. Доктор Фразер – Маргарет Фразер, если верить приколотой к ее халату карточке, – закрыла за собой дверь кабинета и указала мне на стул. – Мистер Леннокс, – сказала она, когда я уселся, – могу я попросить вас описать ваши отношения с Дэвидом? – Ну, – тоном светской беседы ответил я, – день на день не приходится, когда получше, когда похуже. Вы же знаете, каковы подростки. – Я не совсем это имела в виду, мистер Леннокс. – Она обошла письменный стол и села. – Вы приходитесь мальчику отцом, так? – За грехи мои. – В таком случае вы, вероятно, сможете объяснить, – она достала из нагрудного кармана шариковую ручку, – почему Дэвид сказал мне: «В машине было больнее, еще и потому, что дядя Тед ужасный водитель». Таковы были его слова, мистер Леннокс. «Дядя Тед». – Правда? – Правда. Так вот, я хотела бы знать, почему сын называет отца «дядей». – Ну, я сказал «отец», а имел в виду, очевидно, «крестный отец». – Крестный отец? – Крестный отец. – Голос мой звучал сухо и как-то не в меру пронзительно. – Вы же понимаете, это все равно что отец, ведь так? – И Дэвиду вы не родня. – В общем, нет. – В общем, нет. Понятно. Она, словно вознамерясь выписать рецепт, извлекла из ящика стола блокнотик и начала в нем что-то строчить. – А почему «очевидно»? – спросила она, не переставая писать. – Простите? – Вы только что сказали, что, говоря «отец», подразумевали – «очевидно» – крестного отца. Почему «очевидно»? – Ну… – Меня уже томила потребность закурить. – Наверное, это не очевидно, раз вы спрашиваете. Когда не принадлежишь к семье, ничто не кажется очевидным, верно? Я хочу сказать, чужие жизни… загадка. Полная загадка. Вы не находите? – Но ведь и вы к семье вроде бы не принадлежите? – А-а, ну… да. В этом смысле. Хм. – Согласно бумаге, полученной мной из регистратуры, рана Дэвида возникла, когда он защемил пенис молнией. Пенис, что за противное слово. Такому не место в устах высокой женщины с холодными голубыми глазами и твердыми грудками. – Да, молнией, правильно. – Между тем джинсы, в которые он одет… – На пуговицах. Да, ну, очевидно, он переоделся. – Опять очевидно? – Ну, знаете, он, это… Пошел пописать, защемил конец. Я просто не знал, что делать. Ну и сбегал, принес ему другие штаны, и он… – Вы были рядом с ним, когда он мочился? – Нет, ну, оче… естественно, он закричал, как же иначе? Я побежал наверх… – Наверх? – В уборную… – Это случилось в уборной? – Да! В уборной. А вы думали где, в булочной? В парикмахерской? Она начертала несколько слов. Ее молчание и терпеливость раздражали меня до крайности. Я полез в карман куртки. – Надеюсь, вы не собираетесь закурить, мистер Леннокс? – не поднимая глаз, поинтересовалась она. – У нас тут больница. Я вздохнул. Она заговорила опять, все еще продолжая писать: – А почему одежда Дэвида так промокла? – Дождик шел, доктор Фразер. Почти с самого полудня все время шел дождь. Вы не заметили? – Заметила, мистер Леннокс. Заметила. В такую погоду мы часто имеем дело с очень серьезными несчастными случаями, мистер Леннокс. – Мне что-то разонравилось, как она то и дело повторяет это имя. – Но вернемся к вашему рассказу. Насколько я вас поняла, несчастье произошло с Дэвидом в ванной комнате? Мне совсем несложно понять его желание переодеться после случившегося, но вот почему он переодевался под дождем… – Я же должен был вывести машину, так? Слушайте, а к чему все эти вопросы? Такого рода вещи наверняка случаются довольно часто… – Рада возможности сообщить вам, мистер Леннокс, что на самом деле, и это очень приятно, к нам в больницу очень редко попадают дети со следами зубов на пенисе. – О. – Да. И еще реже хирургу-травматологу, человеку очень занятому, приходится выслушивать россказни об уборных, мочеиспускании, молниях и переодевании, когда и дурачку понятно, что заляпанные грязью, спермой и кровью джинсы плюс истерическое состояние мальчика свидетельствуют совсем об ином. |