Онлайн книга «Джентльмены удачи»
|
– Кто хунзак? – Косой побледнел. – Ответь за хунзака! – Федя! – вмешался Али-Баба. – Отпусти Гарика, Гарик в очень расстроенном состоянии. – А ты бы помолчал, поджигатель. Кактус! – Что ты сказал? Это я кактус, да? А ну повтори… – Кактус, кактус, кактус! – кричал Косой на Али-Бабу. – Хунзакут, хунзакут! – вопил Хмырь на Косого. – Прекратите! – истошно заорал Трошкин так, что стекла задрожали. Трое отпустили друг друга, сели на ковре, уставившись на Трошкина. – Ну что вы за люди такие! Как вам не стыдно! Вам по сорок лет, большая половина жизни уже прожита. Что у вас позади? Что у вас в настоящем? Что у вас впереди? Мрак, грязь, страх! И ничего человеческого! Одумайтесь, пока не поздно. Вот мой вам совет! Трошкин поднялся и вышел из спальни. Хмырь, Косой и Али-Баба недоуменно переглянулись. – Во дает! – сказал Косой. Али-Баба встал, прошелся по комнате, поцокал языком. – Правду он советует, этот ваш Доцент. Идем в тюрьму! – Во-во! – усмехнулся Косой. – Рябому он тоже советовал-советовал, тот уши развесил, а он ему по горлу: чик! От уха до уха! – Сколько у меня было? – спросил себя Али-Баба. – Один год! – Он поднял палец. – Сколько за побег дадут? Три. – Он поднял еще три пальца. – Сколько за детский сад и за машину? Ну пускай десять! – Пальцев уже не хватило. – Сколько всего будет? – Четырнадцать, – сипло сказал Хмырь. – И что вы думаете, я из-за каких-то паршивых четырнадцати лет эту вонючку терпеть буду? Которая горло по ушам режет, да? Не буду! Вы как хотите, а я пошел в милицию! – Вась, а Вась, – с уважением сказал Косой, почувствовав в Али-Бабе новое начальство. – А я давеча ему говорю: у меня насморк, а он… – Да хватит тебе, надоел ты со своим насморком! – Хмырь поднялся, оглянулся на дверь и пальцем поманил к себе товарищей… Полковнику Верченко Н.Г. от зав. детским садом № 83 Трошкина Е.И. ЗАЯВЛЕНИЕ — писал Трошкин за столом в кабинете Мальцева. …Иду раскрываться. Если что случится, прошу никого не винить. Е. Трошкин Трошкин скатал записку в трубочку и сунул ее в стакан с карандашами. Встал и решительно зашагал из кабинета… Он раскрыл дверь в спальню, но там было пусто. – Эй, где вы? – позвал Трошкин. – Здеся! – отозвался с веранды голос Косого. Косой, Хмырь и Али-Баба сидели на корточках, держа в руках конец ковровой дорожки, идущей к двери. – Что это с вами? – спросил, войдя, Трошкин. – Ковер чистить будем, – сказал Али-Баба. – Ладно… Вот что, товарищи. Финита ля комедиа… Прежде всего снимем это. – Трошкин взялся рукой за челку и дернул вверх. – Раз! – Парик не поддался – спецклей был на уровне. Тогда Трошкин дернул посильнее… – Два! – Три!! – неожиданно скомандовал Али-Баба, и троица дружно дернула дорожку на себя. Ноги у Трошкина поехали, он взмахнул руками и грохнулся на пол… Евгений Иванович Трошкин лежал на полу, закатанный в ковер, так что торчала только голова с одной стороны и подметки сапог – с другой. Во рту у него был кляп, сделанный из новогоднего подарка. Хмырь, Косой и Али-Баба, развалясь в креслах, курили профессорские сигары, отдыхали, наслаждаясь определенностью положения. А за окном начинался первый день нового года. – Ну, понесем! – сказал Али-Баба. – Сейчас, – лениво отозвался Косой. – Ай-ай-ай!.. – зацокал языком Али-Баба. – А если б мы еще и шапку принесли! Доцент кто? Жулик. Жуликов много, а шапка одна. – Да, – сказал Хмырь. – За шлем бы нам срок сбавили. И куда он его дел – все вроде обошли… – У-у! Жулик! – Косой легонько и боязливо потолкал Трошкина ногой. – Я тебе говорил: у меня насморк. А ты: пасть, пасть… Нырять заставлял в такую холодину… – Когда это он тебя заставлял нырять? – спросил Хмырь. – А когда нас брали… Помнишь, пришел: «Я рыбу на дно положил, а ты ныряй»… А мороз был градусов тридцать… – Постой, постой, – насторожился Хмырь. – Чего он тогда про рыбу-то говорил? – Я его спрашиваю: продал шлем? А он: в грузовик, говорит, положил и толкнул с откоса… – Да нет, про рыбу он что? – Рыбу, говорит, поймал в проруби, где мы воду брали, и на дно положил. А ты, Косой, говорит, плавать умеешь? У-у-у… – Косой снова потолкал Трошкина ботинком. – В проруби он шлем схоронил! Вот что! В проруби, больше негде ему быть! – закричал вдруг Хмырь, осененный внезапной догадкой. Трошкин задергался в своем коконе. – Точно!! – заорал Косой. – Смотри на него – вспомнил, зараза! В проруби он, в Малаховке! Гарик, чего ж ты молчал? Во жлоб! Хоть бы записку оставил, когда вешался! – Пошли! – сказал Хмырь. – А его? – напомнил Али-Баба. – Пусть сами забирают, – распорядился Хмырь. – Такого кабана носить!.. Пошли! К даче подъехал красный «Москвич», из него вылезла Людмила с картонной коробкой, на которой было написано: «Керогаз». – Археологи, ay! – крикнула она. Дача стояла тихая, заснеженная, с темными слепыми окнами. * * * Напротив лодочной станции Хмырь, Косой и Али-Баба стояли на коленях у проруби и заглядывали в черную дымящуюся воду. – Нету здесь ни фига, – сказал Косой. – Там он, – убежденно сказал Хмырь. – На дне. Нырнуть надо. – А почему я? – заорал Косой, отодвигаясь от проруби. – Как что, сразу Косой, Косой! Вась, а Вась, скажи ему, пусть сам лезет! – Холодно, – сказал Хмырь. – Я заболею. – Во дает! Щас вешался насмерть, а щас простудиться боится! – сказал Косой и осекся: к ним по льду шел… Доцент! Доцент оброс щетиной, щеку и лоб пересекала широкая ссадина, рука была замотана окровавленной тряпкой, а в руке опасная бритва. – Скажите, пожалуйста, – Трошкин притормозил профессорский «Москвич» и высунулся в окошко, – где тут лодочная станция? – Там… – показал мальчишка лыжной палкой. Косой стоял, оглушенный холодом, мокрая одежда на нем леденела. – Надо бы пришить вас, да время терять неохота. Встретимся еще! – Доцент прижал к ватнику золотой шлем и пошел к берегу. И тут произошло невероятное. |