
Онлайн книга «Пятая рота»
— Ну, товарищ капитан… — Отвяжись, Полтава! Вон, смотри лучше, чтобы у тебя фару не открутили. В самом деле: оба бэтээра окружили человек двадцать чумазых смуглых ребятишек, от полутораметровых до совсем маленьких. Все они протягивали свои ручонки к пацанам, сидящим на броне и наперебой галдели на непонятном языке, из которого я понял только два слова: — Командор, командор! — и — Бакшиш, бакшиш! Включив логику я составил первую фразу на местном тарабарском языке: — Командор, дай бакшиш. Двое самых расторопных действительно пристроились с отверткой к задней фаре. — Гена, у вас фару тырят, — предупредил я Авакиви. Гена посмотрел в сторону кормы. Воришки поняли, что их разоблачили, но откручивать фару не перестали, а только шустрее заработали отверткой. Гена в шутку навел на них автомат и тут бачата выдали фразу, от которой я чуть не свалился под колеса бэтээра. Испуганно отскочив от кормы и вытаращив глаза на Генин автомат они закричали: — Командор! Козел! Не стреляй! Вообще я начинал замечать, что многие местные, особенно дети, вполне нормально разговаривают по-русски, но почему-то наиболее охотно из всего Великого и Могучего перенимают Русский Мат. Непотребные слова нисколько не смущают аборигенов и они вставляют их в беседу по делу и без дела. Это была не самая сильная фраза. Несколько месяцев спустя на короткой остановке в Пули-Хумри пацаненок лет шести выдал в мой адрес такое, что я полез за блокнотом, чтобы не забыть порядок слов и падежей. Оказалось, что мы стоим возле советского консульства, где ждали приезд кого-то из начальства, и Скубиев пошел к дипломатам уточнять приказ. Оставив свой бэтээр для охраны и обороны водителю и старлею, Гена с Полтавой перепрыгнули на передний. Горланящая толпа бачат переместилась вслед за ними и окружила теперь нашу машину. Калиниченко, наверное, стало скучно оставаться тет-а-тет с водителем, он приказал подогнать свой бэтээр к нашему и шагнул к нам на броню. — Ну, что? — с наигранной бодростью спросил нас вчерашний комсомольский активист. Хорошенький вопрос. Умный. Офицер задал. А что — «что»?! Это мы его должны спрашивать: «что»? Даже и спрашивать незачем: сейчас вернется Скубиев и скажет: «что» и «как». В руках у бачат появились пачки с импортными сигаретами, которые они протягивали нам. — Купить, что ли? — советуясь, Полтава посмотрел на Гену. — Да на фиг они нужны: деньги на них еще тратить. Лучше вон те купи. Кроме сигарет в пачках бачата протягивали нам сигареты россыпью, по одной-две штуки. Одного взгляда, брошенного мельком хватало, чтобы понять что это были за сигареты. Их очень хорошо умели набивать в полку после ужина. Калиниченко никогда еще не видел косяки и, скорее всего даже не догадывался, что вместо того, чтобы вечером готовиться к политзанятиям, солдаты потребляют наркотики. Полтава купил две «сигаретки» прямо у него на глазах и одну мы тут же и раскурили. Водилы совсем отказались — им еще машины в полк вести. Я, уже зная возможные последствия, сделал только две затяжки. Остальное Полтава с Геной убили на двоих и прах развеяли по ветру. Вторую «сигарету» Полтава предложил Калиниченко: — Угощайтесь, товарищ старший лейтенант. — Спасибо, — начал отказываться старлей, — у меня свои. — Эти — лучше, — мягко уговаривал Полтава. Калиниченко взял предложенную сигарету, закурил, затянулся и выпустил дым. Он повертел косяк в руках, недоуменно осмотрел его и снова затянулся. — Что-то вкус у них какой-то странный, — закашлялся он едким дымом. — Индийские, товарищ старший лейтенант, — пояснил Гена, — они все немного кислые. Мы втроем внимательно смотрели на Калиниченко, ожидая наступление результата. Даже водитель вылез из люка, чтобы не пропустить кино. Калиниченко затянулся еще раз и его стало «накрывать». — Хи-хи, — вырвалось у него. Мы стали смотреть по сторонам, что бы не показывать своих улыбок. — Хи-хи, — снова вырвалось у старлея. Мы усилили наблюдение, чтобы не заржать: старлея «накрыло»! — Хи-хи-хи-хи-хи! — Калиниченко успел сделать еще две затяжки и его несло неудержимо. Полтава соскочил на землю и «сломался» под бэтээром, держась руками за живот. — Хи-хи-хи-хи! — не унимался наверху старший лейтенант. Тут уже не выдержал и я: мы с Геной попадали на землю, зажимая себе рты руками, чтобы сдержать в себе заряд смеха и не заржать в полный голос. Водитель залез обратно в люк и исходился там тихой истерикой, корчась на передних сиденьях. — Хи-хи-хи-хи! — продолжал веселиться на башне старший лейтенант и показывал на бачат, — какие они прикольные. Гена с Полтавой плакали и колотили ладонями по броне. — Какие у вас звездочки на шапках, — тыкал в нас пальцами Калиниченко, подыскивая нужное определение, — прикольные. Мы рыдали от смеха, слушая как глупо хихикает обкурившийся шакал, с башни глядя на нас и на бачат соловьиными глазами. Вдобавок, мы тоже курнули и нас «торкнуло» на смех. — Хи-хи-хи, — тоненько, по-идиотски хихикал Калиниченко, тыча в нас пальцем. — Аха-ха-ха-ха, — подхватывали мы, любуясь самим старлеем, его тупым видом и тем идиотским положением, в которое его поставили деды, предложив косяк вместо нормальной сигареты. Водитель, отсмеявшись внутри бэтээра, решил пожалеть Калиниченко: если бы Скубиев увидел его в таком виде, то по башке «комсомолец» получил бы — точно. — Товарищ старший лейтенант, идите на свой бэтээр, — попросил он, — не положено тут. Вернется начштаба — ругаться будет. Второй водитель решил помочь убрать глупого старлея от греха подальше: — Товарищ старший лейтенант, — он потрясал шлемофоном, — вас на связь вызывают. — На связь? — встрепенулся старлей, — Иду! Осторожно переставляя ноги и стараясь не свалиться в открытые люки, он стал пробираться на свой бэтээр. Неуверенно цепляясь за поручни, он добрался до командирского люка, но уже забыл зачем его позвали: чарс попался убойный. Потеряв интерес к старлею я уселся на командирское место и травил во всю про свою счастливую жизнь. Полтава и Гена устроились под башней и вместе с водителем внимательно и сопереживая слушали мой вдохновенный рассказ, то и дело пихая меня под локоть: — А дальше?! — Ну, а дальше-то что?! Толкать и подбадривать меня не было никакой необходимости, так как у меня с двух затяжек развязался язык и во мне проснулся рассказчик. Две затяжки смешной сигаретой «Полтавской», а главным образом три пары свободных ушей и зачарованных глаз, воодушевляли меня необыкновенно: |