Онлайн книга «День без вранья»
|
– Грузчик. – В каком смысле? – уточнила Марьяна. – В прямом. Отгружает холодильники. – Диссидент? В семидесятые годы был такой вид социального протеста, когда интеллектуалы шли в сторожа и в лифтеры. – Какие сейчас диссиденты? – мрачно спросила Нина. – Говори что хочешь. Просто грузчик, и все. – Ты серьезно? – не поверила Марьяна. – Серьезно, конечно. – А где Катя его взяла? – Домой пришел. По адресу явился. Мы холодильник на дачу перевозили. Он пришел с напарником. Стащили холодильник с пятого этажа. А потом он на руках снес Катю. Было весело. На другой день он явился к нам с цветами. Снова было весело. Довеселились. – А он ничего? – спросила Марьяна. – Много ест. Суп с хлебом с маслом. Компот с хлебом с маслом. Я каждый раз боюсь, что он все съест и примется за меня. – А Катя его любит? – Как можно любить человека, который не читает книг? И не пьет ни грамма. Все пьют, а он нет. – Так хорошо. – Подозрительно. Боится развязать. По-моему, он завязавший алкоголик. – Но ведь это надо выяснить, – встревожилась Марьяна. – Иначе как от него детей рожать? – Вот именно… Под угрозой была не только дочь, но и внуки, и правнуки. – Будь он проклят, этот холодильник, – сказала Нина. – А как Миша? – В милиции. Сталинист и антисемит. Но сейчас он считает: лучше бы Катя вышла за еврея. – А евреи грузчиками бывают? – удивилась Марьяна. – Нет. Они сейчас на бирже. Но уж лучше на бирже. – Да… – задумчиво сказала Марьяна. Шли какое-то время молча. Жизнь складывалась не так, как хочешь. Хочешь одно, а получаешь другое. Вот Колька вырастет, тоже женится на Тамариной дочке. Они уже сейчас каждый вечер мультики вместе смотрят. Тамарина дочка вся в маму. Обожает, когда про любовь. А Колька смущается, отворачивается. Дурак еще. Но она научит. – А тебя носил кто-нибудь на руках? – спросила Марьяна. – Нет, – растерялась Нина. – И меня нет. Вышли к стоянке такси. Цены подскочили в десять раз, поэтому машины стояли свободно. Марьяна подумала вдруг, что двадцать пять лет проработала рабой и Аркадий воспринимал сие как должное. Не дарил цветов, не носил на руках. Зато он не был сталинист, грузчик и алкаш. Он принадлежал к тонкой благородной прослойке, именуемой «интеллигенция». При этом – к лучшей ее части. К подвижникам. Земским врачам, которые шли в народ и трудились в поте лица. За это можно носить на руках. – А ты как? – спохватилась Нина. – Так собой… У нас есть знакомый грузин, который вместо «так себе» говорит «так собой», – пояснила Марьяна. Марьяна не любила хвастаться своей жизнью, предпочитала прибедняться. Боялась спугнуть, сглазить. У детей есть дразнилка: «Я на эроплане, ты в помойной яме». Так и Марьяна. Она на «эроплане», при любви, при деньгах, при смысле жизни. А почти все вокруг в яме проблем. Хорошие люди, а в яме. Марьяне просто повезло. С высоты аэроплана она видела кое-где редкие семьи на такой же высоте. Но это так редко, как гениальность. Катя стояла посреди комнаты в свадебном платье, сшитом из тюлевой занавески. Соседка-портниха укрепляла ветку искусственных ландышей на плече. Ландыши – не Париж, да и платье из занавески, но все вместе: молодость, цветение человека, ожидание счастья, высокая шея, тонкая талия… – все это было так прекрасно, что Марьяна обомлела. Обомлел и Костик, первый гость, Катин школьный товарищ. Он пришел с самого утра и ошивался без дела. Путался под ногами. Костик смотрел с ошарашенным видом. Для него Катя была соседка по парте, каждодневная девочка, пальцы в заусеницах. И вдруг он увидел белую мечту. – Какой же я был дурак, – сказал себе Костик. Он был приглашен на свадьбу свидетелем, а мог и женихом. Это открытие ударило его, как дверью по лицу. Было больно и неожиданно. Нина и Марьяна, едва раздевшись, отправились на кухню и стали украшать тарелки с салатом и холодцом. Из зеленого лука, моркови, крутых яиц и маринованных помидоров Марьяна выстраивала на тарелках целые сюжеты с зелеными лужайками, зайчиками и мухоморами. – Да бросьте, тетя Маша, сейчас придут и все порушат. Все равно в желудке все перемешается, – говорила Катя. – Прежде чем порушат, будет красиво, – возражала Марьяна. – Это позиция! – Катя цапнула с торта орешек. – Не хватай! – одернула Нина. – Терпеть не могу, когда хватают. И учти, я в загс не пойду. Много чести! – Не ходи, – легко согласилась Катя. – Мы быстренько: туда-сюда. – Видала? – Нина обернулась к Марьяне. – Туда и сюда… Как тебе нравится? – А что ты хочешь? – беззлобно удивилась Катя. – Тебе так не нравится и так не нравится… Она цапнула еще один орешек и удалилась, облизывая палец. Нина без сил опустилась на табуретку. – Разве я о такой мечтала свадьбе? – грустно сказала она. – А знаешь, этот Костик… Он посожалел. – И что с того? – удивилась Нина. – Ничего. Так. Распахнулась дверь, вбежал жених в куртке. Он был усатый и волосатый, как певец из вокального ансамбля. – Машина пришла! – запыхавшись, объявил жених. Он подхватил Катю на руки и помчался с ней к дверям. – Пальто! – душераздирающе крикнула Нина. – А, да… – спохватился жених. Костик накинул на Катю пальто, как плед. Она сидела на руках, как в кресле-качалке, закинув нога на ногу. Они скрылись в дверях. По лестнице вместе с белым шлейфом летела их молодость и молодая страсть. Костик засуетился, втиснулся в свой плащ и тоже поспешил следом. – Как он тебе? – спросила Нина. Марьяна молчала. Она испытывала что-то похожее на светлую зависть. Дело не в том, кто грузчик, кто врач. Жизнь прошла. Не вся, конечно, но вот этот кусок оголтелой беспечности, когда все смешно. Палец покажешь – и смешно. А сейчас – палец покажешь и смотришь. Ну да. Палец. И что? Ничего. Катя вернулась пешком и одна. Она шла на высоких каблуках, как на ходулях. – Машина ушла. Не дождалась, – объяснила Катя. – А этот где? – Новую ловит. – А почему ушла машина? – возмутилась Марьяна. – Плохо договорился, значит, – объяснила Нина. – Мало денег дал. |