Онлайн книга «День без вранья»
|
– Знаешь, сколько они запрашивают? – заступилась Катя. – Он к тому же еще и жадный. Нина вдруг села и зарыдала. Катя приблизилась к матери, стала гладить ее по волосам, изредка повторяя: «Мама, ну мама…» Произносила с теми же интонациями, что и Нина в детстве. – Перестаньте! – попросила Марьяна. – Нашли время. В кухне снова появился жених, радостно возбужденный удачей. – Нормалек! – объявил он. Подхватил Катю и исчез, не заметив трагедии, разыгравшейся вокруг его персоны. – Мне начинает казаться, что Катька того… с прибабахом, – поделилась Нина. – А что это значит? – Ну… дура. Неполноценная. – А ты – нет? – Это почему? – Надо уважать в молодом человеке его будущее. Понимаешь? Нельзя унижать недоверием. – Какое будущее у грузчика? – удивилась Нина. – А откуда ты знаешь? Ты же ничего не знаешь. Ломоносов тоже мог прийти в Москву и какое-то время работать грузчиком. На кухне появился муж Нины. Он был в сатиновых трусах и в майке. Стал шумно пить воду, после чего скрылся. – Все время лежит и смотрит в стену, – сказала Нина. – Переживает. Жизнь на сорок пятом году показала полковнику большую фигу. Видимо, он целыми днями лежал и рассматривал свою жизнь с фигой на конце. * * * Гости съезжались к восьми часам. В основном – молодежь, племя младое, незнакомое. Преимущественно – девушки. Катины подруги. Грузчик своих друзей пригласить не решился, а может, у него их и не было. Родителей тоже не было. Отца – никогда (кроме момента зачатия). А мать жила в деревне и не смогла выбраться. Марьяна весь день простояла на ногах и так устала, что хотелось одного: уйти и лечь на Мишино место. Миша к восьми часам воспрял, надел штатский костюм – синий в полоску – и выглядел хоть куда: «Джеймс Бонд по-советски». Он реагировал на молодых девушек, явно предпочитая блондинок. Нина стояла с приклеенной улыбкой. Шумно уселись за стол. Катя оказалась права: все в момент было сметено могучим ураганом молодых аппетитов. И никто не увидел красоты зеленых полянок с мухоморчиками. Жених ел, не переставая, будто включили в розетку. Его отвлекали только крики «горько». Тогда он поднимался и майонезными губами впивался в Катю. И было видно, что парень он бывалый и целуются они не в первый раз. Миша в эти минуты каменел лицом и старался не смотреть, как мызгают его дочь, чистую голубку. В какой-то момент всех накрыло теплом и счастьем застолья. Нина как бы смирилась с происходящим и даже хватила водки. Но вдруг горько разрыдалась. Все решили – от счастья. И только Марьяна видела, как безутешно и тяжело она плачет. Будто у гроба. Марьяна тихо выбралась из-за стола. Накинула пальто. Вышла на улицу. Неподалеку за углом светился окнами телеграф. Он работал круглосуточно. Марьяна вдруг поняла, зачем она вышла. Позвонить домой. Прикоснуться голосом к своей жизни. Что они сейчас делают? Колька, наверное, уже спит. У него манера сбивать простыню и одеяло в общий ком, и он валялся, как подкидыш в тряпках. Бог его подкинул Марьяне. Как будто зажег свечку. И все осветилось в ее жизни до последнего уголочка. Все стало ясно: зачем так долго любила Аркадия? Чтобы завязался плод любви. Зачем они оба работают, каждый на своей ниве? Чтобы взрастить свой сад. Улица, по которой шла Марьяна, – из тех давних санкт-петербургских времен. Все дома разные. Стиль – артнуво или постмодерн. Марьяна не очень в этом понимает. Аркадий – понимает. Марьяна вошла в помещение телеграфа. Женщина за окошечком штамповала конверты. Марьяне почему-то вспомнились письма из-за границы в нарядных конвертах. Сверху пишется имя адресата: кому письмо. Потом улица. Дом. Город. В конце страна. Страна – в самом конце. Главное – человек. А на наших конвертах все наоборот. Страна – в начале, человек – в конце. Людей много, а страна одна. Марьяна вошла в автомат. Набрала номер. Ожидала услышать междугородные шумы, но голос возник сразу. Как из космоса. – Ну что ты сравниваешь? – спросил мужчина. Марьяна поняла, что случайно подключилась к чужому разговору. Хотела положить трубку, но помедлила. Голос был знаком. – Что ты срав-ни-ва-ешь? – повторил мужчина. Эта манера говорить по слогам принадлежала Аркадию. Когда он что-то хотел доказать, то выделял каждый слог. И голос был его – низкий, глубокий. Аркадий – меланхолик, говорит, как правило, лениво, но сейчас в его голосе прорывалась сдержанная страсть. – У тебя дело, люди, путешествия. У тебя есть ты. А у нее что? Сварить, подать, убрать, помыть. Она живет, как простейший организм. В сравнении с тобой она – инфузория-туфелька. – Но живешь ты с ней, а не со мной, – ответил женский голос. – Мне ее жаль. А тебя я люблю. – Любовь – это не количество совокуплений. А количество ответственности. Я тоже хочу, чтобы меня жалели и за меня отвечали. И хватит. Давай закончим этот разговор. – Подожди! – вскричал Аркадий. – Когда началась война в Афганистане? – вдруг спросила женщина. – Не помню. А что? – У нас с тобой все началось в тот год, когда наши ввели войска в Афганистан. А сейчас война уже кончилась. А мы с тобой все ходим кругами. Вернее, ты ходишь кругами. Мне надоели самоцельные совокупления, за которыми ничего не стоит. Я сворачиваю свои знамена и отзываю войска. – Подожди! – крикнул Аркадий. – Опять подожди… – Не лови меня на слове. Я сейчас приеду, и мы поговорим. – Если ты будешь говорить, что твоя жена инфузория-туфелька, а у сына трудный возраст, – оставайся дома. – Я сейчас приеду… Раздались короткие гудки. Марьяна посмотрела на трубку и опустила ее на рычаг. Постояла. Снова набрала. Шипение, соединение, длинные гудки. Уехал. А Колька? Куда он его дел? Взял с собой? Бросил одного? А если он проснется? Марьяна вышла из будки. Женщина за окошечком продолжала штамповать конверты. Всего три минуты прошло. Ничего не изменилось за три минуты: улицы привычно скрещивались возле телеграфа. Одна прямо, другая под углом. Ходят люди. Стоят дома. У Нины – свадьба. Марьяне казалось, что она в аквариуме, как рыба. Между ней и окружающей средой – стена воды, потом толща стекла. За стеклом люди, а она – рыба. Марьяна сделала шаг. Еще один. Надо было идти. И она пошла. И добралась до нужного места. Свадьба. Едят и пьют. А некоторые танцуют в другой комнате. Топчутся как-то. Никто не заметил отсутствия Марьяны. Она прошла на кухню и начала мыть тарелки. Тарелки были свалены как попало, надо было освободить от объедков и рассортировать: большие к большим, средние к средним. |