Онлайн книга «Контакт первой степени тяжести»
|
– Осторожней! – твердил сам себе Белов: среди тропинок есть новая – лучшая, есть и худшая – бывшая лучшая. * * * В семь минут восьмого он увидел человека, лежащего в старом плаще, надетом поверх телогрейки, с мешком на голове. Вокруг того места, под которым угадывался рот, на мешке белел кружок инея. – Сколько времени? – спросил мешок проходящего Белова. – Семь девять, – ответил Белов сквозь треск ив. Из-под мешка появилось лицо – красное, одутловатое с похмелья, с потными глазами. – Есть грибы-то? – спросил Белов, чтоб хоть что-нибудь спросить. – Нету. Ничего нету, – одеревенелое лицо ожило, слиплось и одеревенело опять. – Холод какой, черт! Сдохнуть можно…Грибы! Шутишь. – В кроссовках пройду дальше? – Нет, что ты! Там дальше – вообще… – Мужик помолчал, а затем вынес вердикт: – Да нет, пройти можно, конечно. Тракт иногда вырывается на необъятные плоские места; ивняк справа и слева исчезает. Гладь сфагнового болота относительна: две засохшие елки справа – сто метров и восемь, десять – не разберешь, единым взрывом слева – триста метров и более. Далее, почти до самых лесов, поразительно желтые кочки. На поразительно желтых кочках растут поразительно желтые цветы, светящиеся яркой желтизною из-под инея. Тракт здесь идет напролом, проваливаясь в сотни продольных ниток, сшивающих далекий кустарник. Тропинок нет – следы людей не остаются, каждый идущий – по-своему первый. В семь тридцать он встретился с группой подростков, растянувшихся метров на триста. Двое первых – девочки в серых косынках, падая будто, прыгали с кочки на кочку, передвигаясь быстро, как механизмы. Первая прижала к груди молодого зайца, а вторая заранее крикнула радостно Белову: – А у нас зайчонок! После чего сделала испуганные глаза: Белов, в пальто, шляпе, выглядел здесь, на тропе, нелепо. Последним скакал заросший инструктор, на самодельных костылях. Поравнявшись с Беловым, инструктор громко приказал вперед не останавливаться, поздоровался, задал пару вопросов и, не дожидаясь ответов, сказал: – Экскурсия, ч-черт, понимаешь. Вывожу. На той неделе четверо пропало, знаешь? Из восьми. Ищут-ищут. Денег нет. Найти не могут. Беглого выловили только. Одного. Мобилизовали всех. Смотри, если один ты! Белов промолчал, обалделый от этого монолога. Инструктор ударил костылями в болото и, продолжая ударять, погнался за группой. Не оборачиваясь, крикнул: – Во дела! И вдруг оглянулся. Глаза инструктора светились странно, как катафоты, и даже почти отражались в воде, не глядя на солнечный день. В сильных низинах настелены гати. Редко – бревна, часто стволы толщиной в руку. Гати разбиты гусеницами, местами в крошево, лежащее на мертвой воде. Вода неглубока – четверть метра. Дно видно прекрасно – это кофейная гуща. Низины похожи на озера чернил, налитых в осоку. Стволы гати, уходящие под воду, имеют цвет чая, кажется, они слегка светятся на фоне дна. Светятся и пошевеливаются – сами собой. Неверный шаг здесь стоит купанья по пояс и сразу по грудь. * * * Справа и слева от гати, по пояс в воде и по грудь, медленно двигались двое мужчин, привязанные к крупной стальной шестерне. Шестерня ехала между ними по бревнам. Пару раз она сваливалась, и тогда мужчины долго мучились. Часы показывали семь пятьдесят. – Что за колесо? – Каток ведущий. Тягач застрял наш. На Сывью. Каток, зубчатку срезало. – Новый тащим. Помоги вылезти. Временно не чуя постромок, геологи вылезли на гать и тут же, мгновенно, согнулись, упираясь руками в колени, глядя, как черное отражение неба шатается от их ног до самой осоки. – Со станции, тащите? – С партии. Со сто седьмой. – Отстегнули б – постромки-то! – А-а – потом опять надевать! Один из геологов оторвал глаза от воды и, глянув тупо, махнул рукой, снова согнулся. – Лошадей, – сказал он. – У нас в партии лошади есть, – подтвердил второй. – Он вот и я. В лесу тракт плавно ползет вверх, лужи на нем обретают основу. Обсохнув, тракт падает вниз. Лес уступает место разливу высохших берез, стоящих в рост, лежащих каменистых осыпей. Каждый камень, словно откинув на затылок земельную шапку дерна со мхом, смотрит удивленно на такую же белую, как и он, бересту. Ослепнув от белизны, от солнца, камень засыпает. Ему снится тракт, сошедший с ума. А тракт все падает. Ручей. Он увидел свое отражение в ручье, наклонившись попить, и – ужаснулся. В ручье играло и кривлялось, извиваясь на поверхности холодных завихрений хрустального ручья, перекошенное лицо. Его лицо. Выделывая фантастические гримасы, лицо в ручье тем не менее смотрело ему все время в глаза, не отрывая взгляда… Переглядеть свое отражение оказалось не по силам. Из ручья смотрел ему в лицо дурак какой-то дураком. Дурак в шляпе. * * * – Открой, Наташенька, это я! – Кто? – Наташа, проводница, не узнала голос, удивилась, но интонация стоявшего за дверью незнакомца была настолько теплой, дружественной, располагавшей к себе, что она сразу, ни секунды не колеблясь, открыла. На пороге ее квартиры стоял Калачев. Наташа хмыкнула несколько разочарованно. В лицо-то она его узнала мгновенно – тот самый, из угрозыска. – Что случилось? – поздоровавшись, спросила она. – Ничего. Я знаю, Наташа, что вы слегка приболели. Но дело у меня, к сожалению, срочное. – Ну, заходите. – Спасибо, но я никогда не захожу, я всегда на бегу. И только два вопроса. От вашего ответа на эти два вопроса зависит судьба человека. И может даже – что и не одна. А много судеб. Скажите, прошу вас, честно ответьте мне – договорились? Вы согласны ответить мне честно, Наташа? – Да, согласна. – Вот эти двое… – Калачев полез за фотографиями. – Да помню я, о ком вы говорите, помню! – В ту ночь, двадцать четвертого, они спиртное пили? Бутылку коньяка, две водки, а? – Две водки – да. А про коньяк не знаю. – Вопрос второй. Сцепщик из Буя, Егор Игнатов, с ними в купе выпивал? – Да. – Тогда скажите… – Только два вопроса. – Наташа показала на пальцах. – Два. Ведь только от них зависят судьба человечества, – ее голос звучал с откровенной присадкой горького сарказмом. – Ну… – Калачев усмехнулся в ответ: – Два – так два. * * * Дорога превращается в корыто, и колеи исчезают. Кажется, будто с земли полосой сняли дерн, сняли кожу, и черная рана не сохнет, а лишь замерзает. |