Книга Лавина, страница 107 – Виктория Токарева

— Ты же хотела, — напоминает Алексей.

— А теперь не хочу.

— И не надо, — обрадовался Шеф. — У меня дочка, внучка, собака, зять скрипач, дома галдеж, сумасшедший дом.

— А сколько у вас комнат?

— Это не имеет значения. Даже если бы у меня было восемь комнат, моя внучка была бы одновременно во всех восьми.

— Значит, так: жить будем у меня. У меня уютно, правда, Алеша?

— А ну пойдем потанцуем!

Алеша взял Нинку под локоть и повел ее в веселую толчею.

Танцуют друг перед другом.

— Тебе не стыдно? — спросил Алексей.

— А чего мне стыдно?

— Вот так сразу. На первого встречного.

— Это не первый встречный. Это Шеф. Твоя рекомендация. Я привыкла тебе верить.

— А может быть, я тебя испытывал.

— Испытывать хорошо самолеты. Они из железа.

Нинка резко поворачивается, возвращается к столику.

— Идем потанцуем, — позвала она Шефа. — Как тебя зовут?

— Алексей Николаевич. Алеша.

— Тоже Алеша? Я это имя слышать не могу. Я буду звать тебя Борисом.

— Но я не Борис.

Шеф с удовольствием уходит за Нинкой. Она припала к его широкой груди, как бы спасаясь, защищаясь. Он обнял ее своими крупными руками. Они медленно качаются обнявшись.

Алексей стоит неподвижно, и на фоне движущихся, скачущих людей его неподвижность еще очевиднее.

Северный приют.

Островерхий домик в горах глядит на мир тремя окнами. К одному из окон подходит старый осел. На его спине сидит очень старый ворон Яков. Яков стучит клювом в окно. Три раза с равными промежутками. Потом осел делает несколько шагов и перевозит Якова к следующему окну, тот снова стучит три раза. Так они зарабатывали себе на хлеб.

Из домика выскакивают Алеша, Игорь, Сенька и Тенгиз. Моются снегом.

Кадр застывает, как на фотографии.

Алексей у себя в комнате. Глядит в потолок.

Поднимается с постели, идет в другую комнату. К жене. Окликает ее:

— Лена, а как ты думаешь, осел и ворон еще там?

Лена поднимает голову. Ничего не понимает.

— Я говорю, Яков и Прошка еще не сдохли?

Лена отворачивается, накрывает голову одеялом.

— Лена… — Алексей хочет что-то сказать. Потом передумал.

Ушел.

По коридору носились подростки, как стадо бизонов, и Алексей боялся, что его собьют с ног и затопчут.

Он нашел дверь с табличкой «Учительская». Вошел.

— Здравствуйте, — поздоровался Алексей. — Простите, а где Антонина Исидоровна?

— В кабинете домоводства.

— Спасибо.

— Вы отец Коржиковой?

— Да, — растерялся Алексей. — А как вы узнали? Я ведь никогда не был в школе.

— А вы похожи…

Алексей сидел за партой, а Антонина Исидоровна за своим столом.

— Она на истории списывает алгебру, на алгебре — физику и в результате не знает ни истории, ни алгебры, ни физики.

Алексей молчал, будто это он списывал на уроках.

— Мало того что она сама ничего не делает, она еще возвела это в принцип и презирает тех, кто хочет учиться. Может быть, есть смысл перевести ее в ШРМ?

— Куда? — испугался Алексей.

— В школу рабочей молодежи. Там меньше требования. У нее будет лучше аттестат.

— А зачем хороший аттестат при плохих знаниях? Это же неправда.

— Я забочусь не о себе, а о вашей дочери.

— Если вы действительно о ней заботитесь, если вам небезразлично ее будущее, то я хочу попросить вас об одном одолжении.

— Я слушаю вас…

— Поставьте ей в четверти двойки по истории, алгебре, физике.

— То есть как… три двойки? В четверти?

— Вы же только что сказали, что она не знает этих предметов.

— Да, но… она сразу потянет класс на последнее место. Наша школа имеет лучшие показатели в Гагаринском районе.

— Значит, вы поставите ей тройки?

— Тройка — это тоже, в общем, плохая отметка. Три — это посредственно.

— Отчего же, — возразил Алексей. — Три — это удовлетворительно. Все удовлетворены. Она и дальше будет жить по принципу: «сойдет». Я вас очень прошу, я требую, чтобы вы поставили ей двойки. В противном случае я буду жаловаться в роно.

Алексей поднимается, выходит из класса.

— Ты с ума сошел… — тихо, потрясенно проговорила Лена. — Как же Наташа теперь будет там учиться?

— А она не будет там учиться, — спокойно сказал Алексей.

— Ты хочешь, чтобы она ездила в школу рабочей молодежи вечерами и возвращалась ночью?

— Она будет учиться в Южногорске.

— Что?

— Собирайтесь. Обе. Берите самое необходимое. Остальное я вышлю контейнером.

— Ничего не понимаю, — растерялась Лена. — Ты что, с ума сошел? Куда собираться?

— Я же сказал: в Южногорск.

— Зачем?

— Вы будете там жить. У моего брата. Я договорился.

— Ура! — обрадовалась Наташа. — Я очень люблю дядю Вову. Папа, я возьму кассетный магнитофон.

Наташа выходит вприпрыжку.

— Ничего не понимаю. Что случилось?

— Я от вас ухожу.

— Ты нас бросаешь?

Алексей молчит. Ему трудно говорить.

— Алеша, я все понимаю. Мы живем уже семнадцать лет. Со временем сексуальные связи слабеют, а человеческие крепнут. И еще неизвестно — какие сильнее. Мы не просто муж и жена. Мы — глубокие родственники. А родственников не бросают. И не меняют на других.

— Я вас не бросаю. Вы будете жить у моего брата. Он о вас позаботится.

Лена подставляет табуретку. Влезает на нее. Открывает антресоли.

— Ты куда? — растерянно спросил Алексей.

— Как куда? За чемоданом. Не повезу же я свои платья в авоське.

— А почему ты так быстро согласилась? — растерялся Алексей. — У тебя же здесь работа. Студенты. Ты же кандидат.

— В Туркмении, между прочим, чем выше у невесты образование, тем меньше калым. А кандидатки вообще бесплатно. Еще сами приплачивают.

— Ты же не в Туркмении живешь.

— Все равно. Надоела европейская эмансипация. Кандидатская… потом докторская. Мне бы шальвары с бубенчиками и в гарем…