Онлайн книга «Мужская верность»
|
Тамара похожа на двойной радиатор парового отопления: широкая, жаркая, душная, как переполненный летний трамвай. В ней всего слишком: голоса, тела, энергии. А в Марьяне всего этого не хватает: она бесплотная, тихая, бездеятельная. – Пасешься, – говорит ей Тамара. – Как корова на лугу. И колокольчиком: звяк-звяк… – Это хорошо или плохо? – не понимает Марьяна. – Корова? Конечно, хорошо. Но кошка лучше. – От коровы молоко. А от кошки что? – Ты меня перебила. На чем мы остановились? Тамара рассказывала про очередного знаменосца. Познакомились в ресторане, встречали Новый год. Тамара была с мужем, он – с женой. Он углядел Тамару из другого конца зала. Подошел. Пригласил. – Ты остановилась, как вы пошли танцевать, – напомнила Марьяна. – Ага. Он сказал: «Меня зовут Равиль». Я спросила: «Это татарское имя?» Он ответил: «Мусульманское». Вообще, знаешь, в мусульманах что-то есть. Какой-то флюид. Лицо Тамары стало мечтательным, как будто она вдыхала мусульманский флюид. – А особенно хорошо получаются смеси: русский и татарин. Или русский и еврей. Тамара говорила о людях, как о коктейлях. – А если еврей и татарин? – спросила Марьяна. – У меня был такой знакомый. Мы его звали «Чингиз-Хаим». Сумасшедший был. В диспансере на учете состоял. И некрасивый. Кровь, наверное, плохо перемешалась. Сыворотка. – Ну, танцуете, – напомнила Марьяна. – Да. Рука жесткая. Голова мелкая, как у породистого коня. Пахнет дождем. – А где он под дождь попал? – Ну какой дождь в ресторане? Ты странная. Свежестью пахнет. В смысле – ничем не пахнет. Стерильный. Чистый. Но в глазах что-то не то. Шьет глазами влево, вправо, соображает… – Плохо, когда не смотрят в глаза, – согласилась Марьяна. – Я этого терпеть не могу. Как будто курицу украл. – Да мне вообще-то было плевать – куда он смотрит. У меня тогда депрессия была. Меня Андрей бросил. Андрей – это предыдущий знаменосец. История с Андреем длилась довольно долго, года два. – А ты любила Андрея? – удивилась Марьяна. – Безумно, – тихо сказала Тамара. – Мы, правда, все время ругались. Однажды даже подрались. Я ему чуть руку не сломала. – А ты пошла бы за него замуж? – Так я же замужем. – Но если ты полюбила человека… Марьяна не понимала, как можно двоиться: любить одного, жить с другим. Душа в одном месте, тело в другом. Это и есть смерть, когда душа и тело в разных пространствах. – Муж – это муж, – упрямо сказала Тамара. – Семья – это общие задачи. А какие у нас с Андреем были общие задачи? Обниматься и ругаться. Тамара замолчала. – Все равно ничего бы не вышло, – сказала она. – Хотя он один жил. У него как раз тогда мать померла. От рака. Я брезговала есть его ложками. Новые купила. – А где ты купила? – удивилась Марьяна. – Из Испании привезла. Ложки, и полотенца, и даже простыни. Он понял. Обиделся… – А дальше что было? – Когда? – На Новом году. Вы потанцевали. А потом? Тамара не ответила. Она ушла мыслями от Равиля к Андрею. – Вообще он ужасно скучал по матери. Оставлял в ее спальне яблочко. Апельсинчик. Ему казалось, что она приходит ночью. Слышал шаги. – Сдвинулся, что ли? – Нет, просто первые девять дней душа человека в доме. – Интересно… Девять дней не прошло, а он уже бабу в дом привел. – Ну и что? Он тосковал. Это как раз понятно… – А ты бы пошла за него? – спросила Марьяна. – Я для Андрея – старая. – А сколько ему? – Сорок. – Ну и тебе сорок. – Правильно. А мужику в сорок нужна женщина в двадцать. – А кому нужна женщина в сорок? – Никому. – А тогда зачем все это? – Что? – Ну ЭТО. ВСЕ. – Ты какая-то странная. ЭТО и есть жизнь. Неужели не понимаешь? Марьяна понимала. Она тоже не могла жить без любви. Но у нее была одна любовь на всю жизнь. Муж. Аркадий. Они вместе учились в школе, начали спать в десятом классе. Они засыпали, обнимаясь, и вместе росли во сне, и их кости принимали удобные друг для друга изгибы и впадины. Они слились друг в друге. А потом в сыне. Ребенок был поздним, они тряслись над ним. У Марьяны не было и не могло быть других интересов. Она не понимала Тамариной жизни: как можно ложиться с чужим, обнимать чужого. Потом делать его своим, обнимать своего. Потом отдирать от тела вместе с кожей. И возвращаться домой, ложиться к мужу, который уже стал чужим, и мучиться, и ждать, пока нарастет новая кожа. Марьяна брезговала жизнью своей соседки, как та ложками Андрея. Но каждый день ее тянуло сюда, в эту кухню. Марьяна усаживалась, пила кофе, слушала продолжение сюжета, подзаряжалась энергией чужой страсти. Такое поведение по большому счету было безнравственным. Брезгуешь – не общайся. Обходи стороной. Но Марьяна приходила, садилась, и пила кофе, и слушала, и сопереживала. И более того, выслушивала нравоучения от Тамары. – Как ты можешь так жить? – вопрошала Тамара. – Ни дела, ни романов. Только дом. Живешь, как улитка. – А когда мне? – виновато оправдывалась Марьяна, будто и в самом деле была виновата. Ей тоже хотелось спросить: «А ты, как ты можешь ТАК жить? Как жонглер в цирке. Жонглировать такими разными шарами: семья, хозяйство, работа, страсть – все это подкидывать на разную высоту и ловить». Сколько надо здоровья и изобретательности? И как изменилось понятие нравственности за какие-то сто лет. Катерина из «Грозы» изменила мужу и утопилась, не вынесла раздвоенности. Анна Каренина познала презрение общества, не говоря уже о том, что бросилась под поезд. А сейчас никакого общества и все Анны. Без Вронских. А что за мужчины? Какой-то Андрей, который на другой день после смерти матери привел женщину. Какой-то Равиль пришел с женой встречать Новый год и тут же присмотрел другую. Пригласил танцевать. А Борис – муж Тамары. Скорее всего у него своя жизнь и его устраивает такое положение вещей. Это не дом, а стоянка, аэродром, где каждый ночует, чтобы с утра вылететь в другую жизнь, шумную и событийную. Настоящая жизнь проходит за стенами. Дом – гостиница. И вся жизнь – непрекращающаяся командировка. – Пойду! – Марьяна поднялась. – Ну подожди! – взмолилась Тамара. – Я тебе не рассказала самого интересного. |