Книга О любви, страница 14 – Виктория Токарева

Костя никак не мог найти эту чертову улицу. Они крутились, возвращались, смотрели в карту, и в конце концов выяснилось, что такой улицы нет вообще. То есть она есть, но в Ленинграде. Она назвала «Кирочная», а надо было улицу Кирова. Они сообразили совместными усилиями.

Позже она расскажет, что занимается антиквариатом. Скупает старину, реставрирует и продает. Такой вот бизнес. Накануне ездила в Петербург, купила чиппендейл — что это такое, Костя не знал, а переспрашивать постеснялся. Однако догадался, что чиппендейл — на Кирочной. А сейчас нужна была улица Кирова.

Костя нашел улицу и дом. Она полезла в сумочку, чтобы расплатиться. Косте вдруг стало жаль, что она уйдет. Он предложил подождать.

Она подумала и спросила:

— Вы будете сидеть в машине?

— Естественно.

— Это может быть долго. Давайте поднимемся вместе.

Они поднялись вместе. Дверь открыла старуха, похожая на овечку, — кудряшки, очки, вытянутое лицо.

— Это вы? — спросила Овечка.

— Да. Это я, Катя…

Костя услышал ее имя. Оно ей не соответствовало. Катя — это румянец и русская коса. А в ее внешности было что-то от филиппинки: маленькое смуглое личико, прямые черные волосы, кошачьи скулы, невозмутимость, скромность. В ней не было ничего от «деловой женщины», или, как они называются, бизнес-вумен. Отсутствие хватки, агрессии — скорее наоборот. Ее хотелось позвать в дом, покормить, дать подарочек…

— Это вы? — еще раз переспросила Овечка.

— Да, да… — кивнула Катя. — Это я вам звонила.

— А он кто? — Овечка указала глазами на Костю.

— Я никто, — отозвался Костя, догадавшись, что старуха боится.

Овечка вгляделась в Костю и поняла, что бояться его не следует. Она предложила раздеться, потом провела в комнату, показала лампу и стол. Лампа была с фарфоровыми фигурками, а стол-бюро — обшарпанный до невозможности.

Катя и старуха удалились в другую комнату, у них были секреты от Кости. Костя огляделся по сторонам. Вся комната в старине, начиная от люстры, кончая туркменским ковром на полу. На стенах фотографии и гравюры в рамках конца XIX века. Костя как будто окунулся в другое время и понял, что ему там нравится. Там — неторопливость, добротность, красота. Там — все для человека, все во имя человека.

Костя стал рассматривать фотографии. Мужчины со стрельчатыми усами, женщины — в высоких прическах и белых одеждах. Они тоже любили… Вот именно: они любили, страдали и умерли. Как все. Только страдали больше и умерли раньше.

Катя и старуха вернулись довольные друг другом. Костя предположил, что Овечка не в курсе цен. Катя ее, конечно, «умыла», но не сильно, а так… слегка. «Умывают» все, на то и бизнес. Но важно не зарываться. Иначе все быстро может кончиться. Быстро и плохо.

Костя смотрел на Катю — тихую, интеллигентную девочку. У нее все будет долго и хорошо, потому что с ней никто не станет торговаться. Сами все дадут и прибавят сверху.

Овечка предложила сверху фасолевый суп. Катя и Костя переглянулись, и Овечка поняла, что они голодны.

Суп оказался душистый, фиолетовый, густой. Костя накидал туда белого хлеба и ел как похлебку. Катя последовала его примеру.

Много ли человеку надо? Тепло, еда и доброжелательность.

— Вы муж и жена? — поинтересовалась Овечка.

— Нет, — ответила Катя. — Мы познакомились час назад.

— У вас будет роман, — пообещала старуха.

— Почему вы так решили?

— У вас столько радостного интереса друг к другу…

Катя перестала есть и внимательно посмотрела на Костю, как будто примерила. Костя покраснел, хотя делал это редко. Он, как правило, не смущался.

— Вы похожи на меня молодую, — заметила Овечка.

— Это хорошо или плохо? — спросила Катя.

— Это очень хорошо. Я многим испортила жизнь.

— А это хорошо или плохо? — не поняла Катя.

— Это нормально.

— А когда лучше жить — в молодости или теперь? — спросила Катя.

— И в молодости, и теперь. Дети выросли, никаких обязанностей, никакой зависимости от мужчин. Свобода…

— Но зависимость — это и есть жизнь, — возразил Костя.

— Вот и зависьте. От нее.

Костя снова покраснел. Старуха была молодая. Ей нравилось эпатировать. Ставить людей в неудобное положение.

— А вы больше ничего не хотите продать? — спросила Катя.

— У меня есть дача. Там никто не живет.

— А дети? — напомнил Костя.

— У них другая дача, в другом месте. Под Сан-Франциско.

— Но можно сдавать дачу, — предложила Катя.

— Я не люблю сдавать, — отказалась старуха.

— Почему?

— Потому что люди у себя дома никогда не вытирают обувь занавеской. А в гостиницах вытирают.

— Но там же все равно никто не живет, — напомнила Катя.

— Там живет моя память. Раньше эта дача была центром жизни: съезжалась большая семья, горел камин, пахло пирогом… Прошлое ушло под воду, как Атлантида…

— Грустно, — сказала Катя.

— Так должно быть, — возразила старуха. — Закон жизни. Прошлое уходит и дает дорогу будущему. Суп, который вы съели, через несколько часов превратится в отходы. И вы снова захотите есть.

Старуха прятала за грубостью жалость к себе, иначе эту жалость пришлось бы обнаружить. Старуха была гордой.

— А дача далеко? — спросила Катя.

— Полчаса в один конец. Близкое Подмосковье, — отозвалась старуха.

В Катином личике ничего не изменилось, но Костя понял, что ей это интересно. Интереснее всего остального.

— Я дам вам ключи, можете посмотреть…

Старуха принесла связку ключей и протянула их Косте.

— Почему мне? — удивился Костя.

— Но ведь вы же повезете…

— Он вам нравится? — прямо спросила Катя.

Старуха ответила не сразу. Она долгим, внимательным взглядом посмотрела на Костю, после этого глубоко кивнула:

— Да…

И все рассмеялись. Это почему-то было смешно.

Катя и Костя вышли на лестницу. Стали спускаться пешком. Костя забежал вперед и перегородил ей дорогу. Они смотрели друг на друга, она — сверху вниз. Он — снизу вверх. У Кати было серьезное личико. Углы губ — немножко вниз, как будто она с тревогой прислушивалась к будущему, а там — ничего хорошего. Все утонет, как Атлантида, — молодость, красота, ожидание счастья, само счастье — все, все…

Костя приблизил свое лицо и поцеловал ее в угол рта. Сердце замерло, а потом застучало, как будто испугалось. Костя осознал, что не захочет жить без нее. И не будет жить без нее. Как все это раскрутится, он понятия не имел. Это все потом, потом… А сейчас она стояла напротив и смотрела на него сверху вниз.