Онлайн книга «Просто свободный вечер»
|
Месяцев вытряхнул в прихожей обувь, получился невысокий холм. – Это все? – спросила дочь. – Мне ничего не заплатили, – соврал Месяцев. – Сказали, что переведут на мой счет. – А переведут? – спросила жена. – Не знаю. – Вам надо иметь адвоката, – заметил Юра. – У Ростроповича наверняка есть адвокат. – Надо сравнивать себя не с Ростроповичем, а со Львом Борисовичем, – заметила теща. Лев Борисович – друг семьи, философ, доктор наук. Философия в условиях рынка никому не понадобилась, и Лев Борисович научился солить огурцы и торговал ими возле магазина. Огурцы были восхитительные, с укропом и чесноком. – Адвокат стоит бешеных денег, – предположила дочь. – Это во-первых, – сказала жена. – А во вторых, Игорь – бесконфликтный человек. Все с воодушевлением стали рыться в обувной куче, отыскивая свой размер. Месяцев ушел в спальню и набрал номер Люли. – Да, – хрипло сказала она. Месяцев молчал. Люля узнала молчание и положила трубку. Месяцев набрал еще раз. Трубку не снимали. Значит, она была дома и не хотела с ним говорить. Естественно. Можно было по-быстрому что-нибудь наврать, например – срочно отвезти кому-то документы… Приехать к Люле, заткнуть рот поцелуями, забросать словами. Но что это даст? Еще одну близость. Пусть даже еще десять близостей. Она все равно уйдет. Женщина тяготеет к порядку, а он навязывает ей хаос и погружает в грех. Он эксплуатирует ее молодость и терпение. Это не может длиться. Это должно кончиться. И кончилось. Жена погасила свет и стала раздеваться. Она всегда раздевалась при потушенном свете. А Люля раздевалась при полной иллюминации, и все остальное тоже… Она говорила: но ведь это очень красиво. Разве можно этого стесняться? И не стеснялась. И это действительно было красиво. Месяцев лежал отстраненный, от него веяло холодом. – Что с тобой? – спросила жена. – Тебе сказать правду или соврать? – Правду, – не думая сказала жена. – А может быть, не стоит? – предупредил он. Месяцев потом часто возвращался в эту точку своей жизни. Сказала бы «не стоит», и все бы обошлось. Но жена сказала: – Я жду. Месяцев молчал. Сомневался. Жена напряженно ждала и тем самым подталкивала. – Я изменил тебе с другой женщиной. – Зачем? – удивилась Ирина. – Захотелось. – Это ужасно, – сказала Ирина. – Как тебе не стыдно? Месяцев молчал. Ирина ждала, что муж покается, попросит прощения, но он лежал как истукан. – Почему ты молчишь? – А что я должен сказать? – Что ты больше не будешь. Это была первая измена в ее жизни и первая разборка, поэтому Ирина не знала, какие для этого полагаются слова. – Скажи, что ты больше не будешь. – Буду. – А я? – И ты. – Нет. Кто-то один… одна. Ты должен ее бросить. – Это невозможно. Я не могу. – Почему? – Не могу, и все. – Значит, ты будешь лежать рядом со мной и думать о ней? – Значит, так. – Ты издеваешься… Ты шутишь, да? В этом месте надо было сказать: «Я шучу. Я тебя разыграл». И все бы обошлось. Но он сказал: – Я не шучу. Я влюблен. И я сам не знаю, что мне делать. – Убирайся вон… – Куда? – Куда угодно. К ней… к той… – А можно? – не поверил Месяцев. – Убирайся, убирайся… Ирина обняла себя руками крест-накрест и стала качаться. Горе качало ее из стороны в сторону. Месяцев не мог этого видеть. Он понимал, что должен что-то предпринять. Что-то сказать. Но имело смысл сказать только одно: «Я пошутил, давай спать». Или: «Я виноват, это не повторится». Она бы поверила или нет, но это дало бы ей возможность выбора. Но Месяцев молчал и тем самым этого выбора ее лишал. – Убирайся, убирайся, – повторяла она, как будто в ней что-то сломалось, замкнулось. Месяцев встал, начал торопливо одеваться. Чемодан стоял неразобранный. Его не надо было собирать. Можно просто взять и уйти. – Ты успокоишься, и мы поговорим. Жена перестала раскачиваться. Смотрела прямо. – Нам не о чем говорить, – жестко сказала она. – Ты умер. Я скажу Алику, что ты разбился на машине. Нет. Что твоя машина упала с моста и утонула в реке. Нет. Что твой самолет потерпел катастрофу. Лучше бы так и было. Месяцев оторопел: – А сам по себе я разве не существую? Я только часть твоей жизни? И это все? – Если ты не существуешь в моей жизни, тебя не должно быть вообще. Нигде. – Разве ты не любишь меня? – Мы были как одно целое. Как яблоко. Но если у яблока загнивает один бок, его надо отрезать. Иначе сгниет целиком. Убирайся. Ему в самом деле захотелось убраться от ее слов. В комнату как будто влетела шаровая молния, было невозможно оставаться в этом бесовском, нечеловеческом напряжении. Месяцев выбрался в прихожую. Стал зашнуровывать ботинки, ставя ногу на галошницу. Правый ботинок. Потом левый. Потом надел пальто. Это были исторические минуты. История есть у государства. Но есть и у каждой жизни. Месяцев взял чемодан и открыл дверь. Потом он ее закрыл и услышал, как щелкнул замок. Этот щелчок, как залп «Авроры», знаменовал новую эру. Ирина осталась в обнимку с шаровой молнией, которая выжигала ей грудь. А Месяцев сел в машину и поехал по ночной Москве на зов любви. Что он чувствовал? Все! Ужас, немоту, сострадание, страх. Но он ничего не мог поделать. Лавина шла и набирала скорость. Она уже срезала его дом, погребла в нем всех живых. Что дальше? Что бывает дальше? Лавина съезжает, теряет скорость и останавливается в конце концов. Тогда уцелевшие выползают на свет Божий и наводят порядок. Откапывают живых. Хоронят мертвых. Ставят электрические столбы и натягивают провода. И опять в домах тепло, светло. И опять – жизнь. Как ни в чем не бывало. Надо только переждать… Месяцев позвонил в ее дверь. Люля открыла не зажигая свет. Месяцев стоял перед ней с чемоданом. – Все! – сказал он и поставил чемодан. Она смотрела на него не двигаясь. Большие глаза темнели, как кратеры на Луне. Утром Алик лежал на своей койке и слушал через наушники тяжелый рок. Музыка плескалась в уши громко, молодо, нагло, напористо. Можно было не замечать того, что вокруг. Отец в роке ничего не понимает, говорит: китайская музыка. Алик считал, что китайская музыка – это Равель. Абсолютная пентатоника. В гамме пять звуков вместо семи. |