Онлайн книга «Птица счастья»
|
Анна лезла с вопросами, нервничала, говорила неоправданно много, заискивала всем своим видом и голосом. Хотела им нравиться, хотела подольше задержать. Журчала, как весенний ручей. – Помолчи, а? – просил Ферапонт и мучительно морщился. – Метешь пургу. – А что я говорю? Я ничего не говорю… – оправдывалась Анна. Слово брал жених. Марина не вникала. Потом спрашивала: – Горячее подавать? На нее смотрели с возмущением, как будто Марина перебила речь нобелевского лауреата. Марина не могла свести концы с концами. Анна – глава семьи. Все они живут за ее счет, точнее, за счет ее дедушки. Вся недвижимость – квартира, дача, мебель, картины, все богатство – это наследство Анны. Почему они все относятся к ней как к бедной родственнице? И почему Анна не может поставить их на место? Вместо того чтобы выгнать Ферапонта в шею, отдала ему квартиру, купила машину… Марине было обидно за свою хозяйку. Так и хотелось что-нибудь сказать этой дочке, типа: «А кто тебя такой сделал? Ты должна матери ноги мыть и воду пить…» Но Марина сдерживалась, соблюдала табель о рангах. Потом родственники уходили довольно быстро. Дочь тихо говорила в дверях, кивая на Марину: – Какая-то она у тебя косорылая. Найди другую. – А эту куда? – пугалась Анна. – А где ты ее взяла? – Бог послал. – С доставкой на дом, – добавлял Ферапонт. Анна видела: с одной стороны, они ее ревновали, с другой стороны, им было плевать на ее жизнь. Жива, и ладно. У них – своя бурная городская жизнь. Дочь была влюблена в жениха. Ферапонт – в свободу и одиночество, что тоже является крайней формой свободы. Марина отмечала: родственники вели себя как посторонние люди. Даже хуже, чем посторонние. С чужими можно найти больше точек соприкосновения. Так что – богатые тоже плачут. Этими же слезами. Анна выходила провожать. Отодвигала миг разлуки. Родственники садились в машины и были уже не здесь. Взгляд Анны их цеплял, и царапал, и тормозил. Стук машинной дверцы, выхлоп заведенного мотора – и аля-улю… Нету. Только резкий запах бензина долго держится на свежем воздухе. Навоняли и уехали. Марина испытывала облегчение. Она уставала вдвойне: собственной усталостью и напряжением Анны. Анна тоже была рада освобождению. Доставала чистые рюмки. – Все-таки все они сволочи, – разрешала себе Марина. – И мои, и твои. – Знаешь, в чем состоит родительская любовь? Не лезть в чужую жизнь, если тебя не просят… Ты лезешь и получаешь по морде. А я не лезу… – И тоже получаешь по морде. – Вот за это и выпьем… Они выпивали и закусывали. Иногда уговаривали целую бутылку. Принимались за песню. Пели хорошо и слаженно, как простые русские бабы. Они и были таковыми. За это можно все отдать. И до того я в это верю, Что трудно мне тебя не ждать, Весь день не отходя от двери… — выводили Марина и Анна. – И что, дождалась? – спросила Марина, прерывая песню. – Кто? – не поняла Анна. – Ну эта… которая стояла в прихожей. – Не дождалась, – вздохнула Анна. – Это поэтесса… Она умерла молодой. И он тоже скоро умер. – Кто? – Тот, которого она ждала, весь день не отходя от двери. – Они вместе умерли? – Нет. В разных местах. Он был женат. – И нечего было ей стоять под дверью. Стояла как дура… – Ну почему же… Песня осталась, – возразила Анна. – Другим, – жестко не согласилась Марина. – Все вранье. Она вспомнила Рустама, который врал ей из года в год. – Все врут и мрут, – жестко сказала Марина. Она ненавидела Рустама за то, что врал. И себя – за то, что верила. Идиотка. – Но ведь песня осталась, – упиралась Анна. И это правда. Ничто не пропадает без следа. Дети не звонили Марине. Может быть, не знали куда. Марина исчезла из их жизни, хоть в розыск подавай. Но и розыск не поможет. Как найти человека, который вынут из обращения: ни паспорта, ни прописки… Марина тоже им не звонила. Она поставила себе задачу: позвонить, когда купит квартиру. Она знала, что существует фонд вторичного жилья. Люди улучшают условия, старое жилье бросают, а сами переходят в новое. Эти брошенные квартиры легче сжечь, чем ремонтировать. Но существует категория неимущих, для которых и это жилье – спасение. Администрация города продавала вторичное жилье по сниженным ценам, в пять раз дешевле, чем новостройка. Марина подсчитала: если она будет откладывать все деньги до копейки, то за два года сможет купить себе квартиру. Анна весь день проводила на работе, и Марина по секрету подрабатывала на соседних дачах. И эти дополнительные деньги тоже складывала в кубышку. Кубышкой служила старая вязаная шапка. Иногда, оставшись одна, Марина перебирала деньги в пальцах, как скупой рыцарь. Она просила Анну расплачиваться купюрами с большими рожами. Она боялась, что деньги с маленькими рожами устарели и их могут не принять. Марина подолгу всматривалась в щекастого мужика с длинными волосами и поджатыми губами. Франклин. Вот единственный мужчина, которому она доверяла полностью. Только Франклин вел ее к жилью, прописке и независимости. Сейчас Марина жила как нелегальный эмигрант. Она даже боялась поехать в Москву. Вдруг ее остановят, спросят документы, и препроводят в ментовку, и запрут вместе с проститутками. Володька и Рустам бросили ее в жизненные волны, карабкайся как хочешь или тони. А Франклин протянет ей руку и вытащит на берег. Однажды днем зашла соседка, старуха Кузнецова, и попросила в долг сто рублей, заплатить молочнице. Попросить у Марины деньги, даже в долг, значило грубо вторгнуться в сам смысл ее жизни. – Нет! – крикнула Марина. – Нету у меня! – И заплакала. «Сумасшедшая», – испугалась Кузнецова и отступила назад. Собака Найда, чувствуя настроение хозяйки, залаяла, будто заругалась. Остальные собаки в соседних дворах подхватили, выкрикивая друг другу что-то оскорбительное на собачьем языке. В середине лета Анна засобиралась в Баку. В Баку проводилась всемирная конференция кардиологов под названием «Евразия». Съезжались светила со всего мира. Карнаухов предложил Анне поехать, проветриться. Это была его благодарность за качественную и верную службу. Узнав о поездке, Марина занервничала, заметалась по квартире. Открыла бар, цапнула из подарочного фонда самую большую и дорогую коробку конфет «Моцарт». Положила перед Анной. |