Онлайн книга «Птица счастья»
|
Где-то около двух часов ночи грюкнула дверь. «Марина», – поняла Анна, и в ней толкнулась радость. Стало спокойно. Анна закрыла глаза, и ее потянуло в сон, как в омут. Какое это счастье – после тревожной, рваной бессонницы погрузиться в благодатный сон. Наступила весна. Солнце подсушило землю. Марина сгребала серые прошлогодние листья и жгла их. Плотный дым шел вертикально, как из трубы. В доме раздался телефонный звонок. Марина решила не подходить. Все равно звонят не ей. А сказать: «Нет дома» – это то же самое, что не подойти. Там потрезвонят и поймут: нет дома. И положат трубку. Марина продолжала сгребать листья. Звонок звучал настырно и как-то радостно. Настаивал. Марина прислонила грабли к дереву и пошла в дом. – Слушаю! – недовольно отозвалась Марина. – Позовите, пожалуйста, Джамала! – прокричал голос. Этот голос она узнала бы из тысячи. – Какого еще Джамала? – задохнулась Марина. – Ты где? – Я в Москве! Мне вызов пришел. Слушай, мне не хватает на операцию. Мне больше не к кому позвонить. – Сколько? – крикнула Марина. – Две штуки. – Рублей? – Каких рублей? Долларов. – А ты что, без денег приехал? – удивилась Марина. – Они сказали, в Америке дорого, а у нас бесплатно. Я привык, что у нас медицина бесплатная… – А когда надо? – Сегодня… До пяти часов надо внести в кассу. – Ну, приезжай… Марина не раздумывала. Слова шли впереди ее сознания. Как будто эти слова и действия спускались ей свыше. – Приезжай! – повторила Марина. – Куда поеду, слушай… Я тут ничего не знаю. Привези к метро. Я буду ждать. – Ладно! – крикнула Марина. – Стой возле метро «Белорусская». Я буду с часу до двух. – А как я тебя узнаю? – крикнул Рустам. – На мне будет шарфик в горошек. Если я тебе не понравлюсь, пройди мимо. Рустам странно замолчал. Марина догадалась, что он плачет. Плачет от стыда за то, что просит. От благодарности – за то, что не отказала. Сохранила верность прошлому. Ему действительно больше не к кому было обратиться. Марина бежала до автобуса, потом ехала в автобусе. Ее жали, мяли, стискивали. Какие-то цыгане толкали локтем в бок. Наконец Марина вывалилась из автобуса. Направилась к метро. И вдруг увидела, что ее сумка разрезана. Марина дрожащими пальцами расстегнула молнию. Распялила сумку. Кошелька нет. Две тысячи долларов – все, что она заработала за восемь месяцев, – перешли в чей-то чужой карман. Сказали: «До свидания, Марина Ивановна». Двадцать щекастых франклинов помахали ей ручкой: «Гуд бай, май лаф, гуд бай…» В глазах помутилось в прямом смысле слова. Пошли зеленоватые пятна. Чувство, которое она испытала, было похоже на коктейль из многих чувств: обида, злоба, ненависть, отчаяние и поверх всего – растерянность. Что же делать? Ехать на «Белорусскую» и сообщить, что денег нет. Деньги украли. Тогда зачем ехать? Рустам ждет деньги, от которых зависит ВСЕ. В данном случае деньги – больше чем деньги. Марина остановила машину. – Куда? – спросил шофер, мужик в возрасте. – Туда и обратно, – сообщила Марина. Мужик хотел уточнить, но посмотрел в ее лицо и сказал: – Садитесь. Марина вбежала в дом. Кинулась к письменному столу. В верхнем ящичке лежала груда янтарных бус, под бусами конверт, а в конверте – пачка долларов. Наивная Анна таким образом прятала от воров деньги. Думала, что не найдут. Если воры заявятся и сунутся в ящик – увидят бусы, а конверт не заметят. Марина давно уже нашла этот конверт и даже пересчитала. Там лежали шесть тысяч долларов. Или, как сейчас говорят, шесть штук. Она отсчитала две штуки, остальные сложила, как раньше. Сверху тяжелые бусы. Марина не отдавала себе отчета в том, что делает. Главное, чтобы сегодня деньги попали к Рустаму. А там хоть трава не расти. Марина себя не узнавала. А может быть, она себя не знала. Ей казалось, что она не простила Рустама. Она мысленно проговаривала ему жесткие, беспощадные слова. Она избивала его словами, как розгами. А оказывается, что все эти упреки, восходящие к ненависти, – не что иное, как любовь. Любовь с перекошенной рожей. Вот и поди разбери… Машина ждала Марину за воротами. Шофер подвез к самому метро «Белорусская». Запросил пятьсот рублей. Еще вчера эта трата показалась бы Марине космической. А сегодня – все равно. Рустам растолстел. Живот нависал над ремнем. Кожаная курточка была ему мала. Марина помнила эту курточку. По самым грубым подсчетам, курточке – лет пятнадцать. Значит, не на что купить новую. Она знала, что милиция разошлась по частным охранным структурам. Рустам – стар для охранника. Значит, сидит на старом месте. За гроши. Рустам смотрел на Марину. Из нее что-то ушло. Ушло сверкание молодости. Но что-то осталось: мягкие славянские формы, синева глаз. Рустам стоял и привыкал к ней. Жизнь помяла их, потискала, обокрала, как цыганка в автобусе. Но все-таки они оба живые и целые, и внутри каждого, как в матрешке, был спрятан прежний. – Знаешь, я стал забывать имена, – сознался Рустам. – Не помню, как кого зовут. А то, что ты сказала мне в пятницу десять лет назад, – помню до последнего слова. Ты моя главная и единственная любовь. Марина помолчала. Потом сказала: – И что с того? – Ничего. Вернее, все. Ничего. И все. Это прошлое нельзя взять в настоящее. Марина не может позвать его в свою жизнь, потому что у нее нет своей жизни. И он тоже не может позвать ее с собой – таковы обстоятельства. У них нет настоящего и будущего. Но прошлое, где звенела страсть и падали жуки, принадлежит им без остатка. А прошлое – это тоже ты. Марина протянула деньги. Рустам взял пачку, сложил пополам, как обыкновенные рубли, и спрятал во внутренний карман своей многострадальной курточки. – Я не знаю, когда отдам, – сознался он. Вторичное жилье сделало шаг назад и в сторону. Это па называется «пусть повезет другому». Но было что-то гораздо важнее, чем жилье, прописка и пенсия. – Ты ничего не меняй, ладно? – вдруг попросил Рустам. – Я к тебе вернусь. – Когда? – Не знаю. Не хочу врать. – И то дело… – усмехнулась Марина. Раньше он врал всегда. Марина возвращалась на метро. На автобусе. Потом шла пешком. Свернула в лес к знакомому муравейнику. Села на сваленное бревно. Какая-то сволочь воткнула в муравейник палку, и муравьи суетились с утроенной силой. Восстанавливали разрушенное жилище. |