Онлайн книга «Сальто - мортале»
|
Перед прилавком парфюмерного магазина стояла одна только женщина, но Федя, не умеющий ждать в очередях, отодвинул ее плечом. – Простите, – извинился он. – На самолет опаздываем. Женщина посмотрела на Федю в вигоневой старушечьей кофте, потом на Никитина в изысканном замшевом пиджаке, и на ее лице проступили следы усилий: видимо, она пыталась объединить этих двоих в одну компанию, но у нее не объединялось. Женщина пожала плечом и отошла от прилавка. – Скажите, пожалуйста, какие у вас самые лучшие духи? – спросил Никитин у продавщицы. – «Тройной» бери, «Тройной», – подсказал Федя. – «Клема», пятьдесят рублей, – ответила продавщица. – Сколько? – не поверил Федя. – Пятьдесят, – невозмутимо повторила продавщица. – Что? Да за такие деньги я сам в коробочку залезу! – Вряд ли купят, – усомнилась продавщица, оглядывая Федю с ног до головы, со спортивных кед до потертой макушки. – Вам платить или в кассу? – спросил Никитин. – В кассу. Никитин подошел к кассе. Федя устремился следом. – Не балуй ее, Женя. Не балуй. Она тебе потом на голову сядет. Бери «Тройной». Все из одной бочки. Поверь… – Она арфистка, – произнес Никитин и поднял палец. – Артистка… – с пренебрежением повторил Федя. – Знаю я их. Им черную икру и брильянты подавай. А где ты ей брильянты возьмешь? Ты кем работаешь? – Математик. – И я математик. Вот и считай… Никитин тем временем расплатился, отдал чек и получил «Клема» в изумрудной коробочке. Федя понял, что дело сделано и уже ничего нельзя переменить. – Красиво, – похвалил он. – Обмыть надо. Ресторан «Гавана» был оформлен изнутри всевозможными циновками, деревяшками, с учетом латиноамериканского фольклора. Сплошные экзотические занавески полностью скрывали широкий Ленинский проспект за окном, и у Никитина было впечатление, что он не в Москве, а в Гаване. Певица за окном пела «Бессаме муча», что значит «целуй меня, девушка». – Сколько прекрасного заложено в людях, – философствовал Никитин. – Взять хотя бы нас. Ведь мы же совсем не знакомы. А как вы ко мне отнеслись… С каким участием… Федя скромно подвинул Никитину тарелку с салатом. – Или вот, – продолжал Никитин, поставив локоть в тарелку. – Валерий Феликсович – член-корреспондент. Член четырех королевских обществ! Я его спрашиваю: подходит галстук? А он мне пиджак дал. А почему? Потому что он по-настоящему интеллигентен. Ведь что такое интеллигентность? Это не количество знаний. Сейчас все всё знают. Настоящая интеллигентность – это доброжелательность! Каждый человек прекрасен до тех пор, пока он не докажет тебе обратное. Вот мы с вами, в сущности, не знакомы. А вы проявили ко мне доброжелательность: время теряете, слушаете меня. Потому что вы – по-настоящему интеллигентный человек. – Я такой, – согласился Федя. – А этот жлоб… Собака… Собака, значит, – из стакана, а люди – прямо из бутылки. Не люблю я таких людей! Не уважаю! – Я тоже, – легко согласился Никитин и выпил половину фужера. – И начальник твой жлоб! – разоблачил Федя. – Всучил пиджак, а теперь всю жизнь попрекать будет. – Ну что вы, он не будет… – Глазами. – Федя слегка вытаращил свои глаза. – Так и будет все время показывать: я тебе пиджак дал, я тебе пиджак дал… Вот я у Петровича трешку взял, говорю: «С получки отдам». А он говорит: «Можешь не отдавать». Ну я и не отдал. Так он мне теперь глазами все время показывает, что я ему должен «спасибо» говорить. Тьфу! Знал бы – отдал бы! Вот так и начальник твой. – Он не такой, – заступился Никитин. – Не та-акой… – передразнил Федя. – Что ж он тебе пиджак-то с пятном дал… – Где пятно? – Никитин стал себя оглядывать. – А вот… На локте действительно было совсем свежее, влажное пятно. – А раньше не было, – удивился Никитин. – Что же делать? – Можно вывести, – успокоил Федя. – Спиртным надо. Федя взял салфетку, окунул ее в фужер с портвейном и потер салфеткой рукав. Пятно из бледно-серого стало темно-коричневым. – Вот! Высохнет, ни фига не будет заметно, – пообещал Федя. – И здесь немножко. – Никитин показал пятнышко возле кармана. Федя замыл и там. – Я тебе друг? – спросил Федя. – Друг! – Никитин убежденно кивнул головой. – Так вот. Слушай меня. Отдай-ка ты ему этот пиджак. Пусть он им подавится. – Правильно, – согласился Никитин. – Надо сейчас же вернуть, а то вдруг запачкаю. – Официант! – Федя щелкнул пальцами в воздухе, как кубинец. – Бутылку крепленого и банку килек! С собой! Друзья подошли к подъезду. Никитин еще раз при электрическом свете осмотрел пиджак. На нем горели размытые, почти черные пятна, похожие очертаниями на контуры Каспийского моря. – Все равно видно, – огорчился Никитин. – Не высохло еще, – успокоил Федя. – Высохнет, ни фига не будет заметно. – Знаете что, Федя, а может быть, вы отнесете? – попросил Никитин. – А то мне как-то… Вы скажите, что я заболел. А это обязательно высохнет. И поблагодарите. А? – Лицо Никитина приняло мучительное выражение. – Давай, – легко согласился Федя. – А куда нести? – Третий этаж, возле лифта. Справа. Федя взял пиджак и пошел в подъезд. Лифт не работал, и Федя отправился пешком. Он шел и считал лестничные пролеты за этажи. Третьим этажом у него оказался второй. Федя позвонил в дверь возле лифта. Открыла бабушка в платочке, маленькая и уютная, похожая на лесного человечка. – Академик дома? – спросил Федя. – Какой академик? – не поняла бабушка. – Ну, мужик твой. – Нету. – На. Держи. – Федя протянул пиджак. – Женька прислал. – Чаво это? – «Чаво», – передразнил Федя. – Слепая, что ли? Пинжак. Высохнет, ни фига не будет заметно. Премного благодарны. – Федя сунул ей в руки пиджак. – А Женька гриппом заболел. На больничном сидит. Так что спасибо… Никитин стоял на том же самом месте, где он только что расстался с Федей, и смотрел на Наташино окно. Окно светилось золотисто-оранжевым светом, как спелая виноградина на солнце, и казалось, что там течет совсем другая жизнь – чистая, невинная, исполненная высокого смысла. Никитин смотрел на окно и испытывал острое чувство – торжественное и щемящее одновременно. Он никогда прежде не знал в себе такого чувства. Правда, и таким пьяным он тоже никогда не был. |