
Онлайн книга «Темные самоцветы»
— Здесь только один солдат, — сказал он. — А с ним мой слуга и священник. — Где-то есть и другие, — отозвалась мрачно селянка. — Разве в такой богатой одежде ты сунулся бы сюда без солдат? Молодка с младенцем метнулась в сторону и скрылась за избами. Ракоци неприметно вздохнул. — Мы посланы королем Польши Стефаном к царю Ивану — в Москву. Восемь священников и команда улан. — Уланы — это солдаты, — сказала женщина с осуждением. — Да, — подтвердил торопливо Ракоци. — Их двадцать шесть. Вас тут наверняка больше. А есть ведь еще и монахи, живущие в монастыре. — Нас сорок семь, — заявила женщина, что-то в уме подсчитав. — Наши мужчины в поле, но они скоро вернутся. У них есть вилы, цепы, они пустят их в ход. Монахи тоже хорошие воины. Ракоци покачал головой. — Мы не хотим воевать. Нам нужен ночлег. На две ночи. Мы очень устали. И хорошо заплатим за пищу и кров. — Чем заплатите? — спросила самая рослая женщина. Голос у нее был хриплый и сильный, как у рыночных зазывал. — Золотом. — Ракоци вынул из поясной сумки монету. — Вот, поглядите. — Он швырнул золотой к ногам женщин, тот угодил в лужицу, подняв фонтанчики брызг. Пожилая крестьянка подобрала монету и, осмотрев, прикусила ее, после чего прошептала что-то своей рослой товарке. Та, сдвинув брови, задумалась, затем сказала: — Две монеты с каждого человека — вот наше слово. — Пошевелив губами, она прибавила: — За каждую ночь. — В лице ее промелькнула растерянность, ибо запрос был чудовищным и мог разгневать важного господина. — Договорились, — кивнул Ракоци, прежде чем отец Ковновский успел открыть рот. — У вас уже есть один золотой. Я дам вам сейчас еще девятнадцать. Всего будет двадцать монет. Это задаток. Вам его передаст мой слуга. — Властным жестом Ракоци приказал Роджеру спешиться, а сам стал отсчитывать деньги. — Смотрите внимательно, — крикнул он женщинам, но те и так, сбившись в плотную кучку, не сводили глаз с его рук. — Видите? Мой человек берет у меня монеты и сейчас отнесет их к вам. Роджер стал шаг за шагом продвигаться к колодцу. — Эй, — крикнула пожилая крестьянка, — не вздумай взяться за меч! Роджер энергично потряс головой, показывая, что ничего такого делать не собирается. Приблизившись к женщинам, он высыпал золотые на лавку. — Пересчитайте их! — крикнул Ракоци и, когда золотые были разобраны, продолжил переговоры: — Я и сержант сейчас поедем за остальными людьми. Здесь останутся мой слуга и святой отец. С ними вы сможете обсудить, как разумнее разместить нас в вашей деревне, чтобы никого не обидеть и не стеснить. Отец Ковновский сверкнул глазами. — Я думаю, именно мне надлежит сообщить отцу Погнеру о результатах разведки. Ему ведь решать, остановимся мы здесь или нет. Ракоци искоса глянул на иезуита. — Это единственная деревня в округе. Что тут решать? Вряд ли отцу Погнеру улыбается провести ночь в лесу. Что же до прочего, то вернувшихся с поля крестьян меньше обеспокоят слуга и священник, чем дворянин и солдат. — Почему? — поджал губы иезуит. — Разве не ясно? — Ракоци сдвинул брови. — Посмотрите, в селе совсем нет ребятни. Мы видели лишь младенца, а это значит, что год-два назад здесь побывала шайка каких-нибудь дезертиров, охотников за рабами, забравшая с собой всех детей. Сержанта просто-напросто могут зарезать, вы же — лицо духовное, с вами другой разговор. Вас не тронут, но все же будьте поосмотрительнее. Монастырь тут не католический, а православный. Сочтите-ка перекладины на надвратном кресте. — Их три, — прошептал, машинально перекрестившись, священник и вздрогнул, заметив, что женщины пораженно уставились на него. — Не смущайтесь, святой отец, ищите пути к примирению. И перво-наперво навестите настоятеля этой обители. Расскажите ему о нашей миссии и постарайтесь произвести благоприятное впечатление. Не хотелось бы, чтобы монахи встретили нас градом камней. — А вдруг эти женщины, когда вы уедете, решат нас прогнать? Чтобы присвоить то, что вы им дали? — Отец Ковновский с опаской посмотрел на крестьянок и нервно поежился, словно те уже мчались к нему с ухватами, крынками и горшками. — Думаю, они захотят получить остальное, — сказал Ракоци. — За деньги день-два нас потерпят. А то и все три. Отец Ковновский заколебался. С одной стороны, ему было боязно оставаться в деревне, с другой — не хотелось, чтобы кто-то заметил, что он празднует труса, особенно бравый сержант. — Я не согласен с вашим решением, — заявил он наконец, — но обстоятельства вынуждают меня подчиниться. — Вот и прекрасно, — сказал Ракоци. — Приятно слышать разумную речь. Иезуит помолчал, потом, потрепав лошадь по холке, оставил седло и, приосанившись, побрел к Роджеру. Тот уже со свойственной ему обстоятельностью оглядывал соседствующую с колодцем избу. — Крепкое хозяйство, — заметил он одобрительно. — Добрые женщины, чье оно? С кем я могу переговорить о постое? Рослая крестьянка тряхнула головой. — Со мной, — заявила она, пряча доставшиеся ей золотые. — Здесь живу я. Со своим мужем и свекром. — Полагаю, вас не стеснят два или три постояльца? Ответом был почти благосклонный кивок. Крестьянке нравилась уважительность квартирьера. — А найдутся ли у вас лишние стойла? Женщина широко улыбнулась. — Нет, но есть огороженный выгон. Овец мы выведем, но возьмем с вас еще по монете. За сено, за выпас. — Она осеклась, опасаясь, что зашла чересчур далеко. — Что ж, это разумно, — отозвался Роджер. — А не сможем ли мы разжиться у вас и овсом? Наши лошади голодны, а путь предстоит неблизкий. Женщина вновь усмехнулась. Несмотря на молодость, во рту ее не хватало половины зубов, но она тем ничуть не смущалась. — У нас его мало, но мы поищем. Разумеется, за отдельную плату. — Она сознавала, что односельчанки глядят на нее, и вся светилась от самодовольства. — Если понадобится заколоть какую-нибудь животину, чтобы накормить ваших людей, мы спросим за нее как на рынке. — Это была очевидная дерзость, и остальные крестьянки затаили дыхание. — Именно на то мы и рассчитывали, — невозмутимо отреагировал Роджер. И получил тычок в бок. — Это просто грабеж! — прошипел возмущенно иезуит. — Помолчите, — обрезал его с неожиданной властностью Роджер. — Деньги не ваши, с чего бы вам возражать? — Он повернулся к крестьянке. — Добрая женщина, не согласишься ли ты вести разговор от всей деревни? Так мы могли бы скорее сладиться, и ни одна хозяйка не получила бы меньше другой, что представляется мне справедливым. Крестьянки одобрительно закивали, но самая пожилая из них возразила: |