
Онлайн книга «Террор любовью»
«Болван», – подумала я, но ничего не сказала, покорно двинулась следом, не веря ни во что плохое. Меня привели в небольшой кабинет. За столом сидел капитан лет сорока пяти – пятидесяти. В этом возрасте он мог бы иметь больший чин. – Садитесь, – кивнул мне капитан и взял у милиционера Витин пропуск. Я села, положив ногу на ногу, приготовилась ждать. Капитан мельком посмотрел на мои колени. Он ожидал увидеть на коленях юбку, но там были брюки. – У вас отец есть? – неожиданно спросил капитан. – Нет, – сказала я. – А мать? – Есть. В другом городе. – Ну а тут у вас кто-нибудь есть? – Муж. – И он вам разрешает так ходить? – Конечно, – удивилась я. – А что? Капитан расстроенно махнул рукой, стал разглядывать Витин пропуск со всех сторон. – Чей это пропуск? – спросил он. – Лапина, – объяснила я. – Мы вместе работаем. – А твоя как фамилия? – Капитан почему-то перешел на ты, возможно, потому, что муж разрешал мне ходить в брюках. – Монахова. Капитан снял трубку, стал куда-то звонить, устанавливать мою личность. Мою личность он установил моментально, я даже удивилась – как это быстро делается. – Почему ходишь по чужому пропуску? А твой где? – спросил капитан. – У меня нет. – Забыла, что ли… – Нет. – Потеряла? – Я трудовую книжку не оформила. А без трудовой книжки не дают. – Что ж ты до сих пор не оформила? – А зачем мне книжка? – Я не хотела рассказывать про детский сад, который снесли, и про директора, которого повысили. – Как зачем? Для пенсии… – Ну вот, буду я думать о пенсии. – А сколько тебе лет? – Двадцать девять. – Видишь, тридцать лет! – обрадовался капитан. – Заметила, как прошли? – Что? – Тридцать лет. Странный вопрос. Конечно, заметила. Может быть, не все тридцать, но последние пятнадцать заметила наверняка. Я промолчала, капитан понял мое молчание по-своему. – Видишь, не заметила. Еще двадцать пять лет пройдет, тоже не заметишь. Вот тебе и пенсия. Это сейчас кажется, что жизнь не кончится. Еще как кончится! Я снова промолчала. Мне было неинтересно беседовать о бренности собственного бытия, и я торопилась к Карпухину. – Ладно, пиши объяснение, – сказал капитан. – Какое объяснение? – Почему ходишь по чужому пропуску. – Я же сказала… – Сказала, а теперь напиши. Я подвинулась к столу, достала шариковую ручку и написала объяснение. В нем я постаралась нарисовать свой образ в зловещих красках, а Витин – в светлых, пастельных тонах. Капитан прочитал объяснение и сказал: – Ну ладно, иди… – А пропуск? – За пропуском пусть Лапин придет. Выговор ему дадим за передачу документа. – Лучше дайте мне выговор, – попросила я. – Тебе – это уж само собой… Я растерялась, сидела молча. Мой выговор меня не огорчал, но я понимала – что это будет значить для Вити: он просто сойдет с ума и попадет в сумасшедший дом, о котором утром говорила Гальченко. – Я ведь не с какими-то намерениями пришла. Я здесь работаю. – Еще бы ты с намерениями пришла, мы бы тут с тобой не говорили… – Я больше не буду, – пообещала я. – Очень хорошо, – похвалил капитан и спрятал в стол Витин пропуск. – Господи… – расстроилась я. – Ну неужели нельзя поверить? – А чем это ты такая особенная: тебе верить, другим не верить. Тогда давай всем верить, снимем посты, иди кто хочешь. Я молчала. – Знаешь, сколько стоит этот объект? Откуда мне знать… – Не знаешь, – с мрачным удовлетворением сказал капитан. – А кирпичи бы потаскала, так знала б… Я повернулась и пошла. Все было ясно и необратимо. Голубоглазый милиционер стоял на своем посту и улыбался мне оттуда широко и доверчиво. Я хотела свернуть в круглый зал к Карпухину, поскольку я была внутри главного корпуса, но милиционер указал мне на выход. Находиться в главном корпусе без пропуска не разрешалось никому, даже установленной личности. Я вышла на улицу и увидела режиссера программы Карпухина. Отношения у меня с ним четкие и размытые одновременно. Два месяца назад, когда я только поступила на работу, Карпухин попросил меня съездить к автору, которому было заказано шесть серий детектива. На работу автор не выходил, а дома телефона у него не было. Жил этот человек за городом, час сорок в один конец на электричке. По-моему, это была уже не Московская область, а Калининская или Великолукская. Стояла оттепель, что-то среднее между осенью и зимой. Я шла по долинам и холмам, проваливаясь в грязь до половины земного шара. Стучалась в незнакомые дворы. Наконец я нашла нужный дом, но меня не впустили даже за ворота. – Он на работе, – сказала жена, приотворив калитку, и грустно добавила: – Он так плохо себя чувствует… Из дома вышел и остановился мальчик лет пятнадцати, смуглый и румяный, как абрикос. Я им верила и не верила. Верила в их доброе существо, но была убеждена, что автор скрывается в доме. Необходимо было прорваться через двойной заслон, извлечь автора и выполнить боевое задание Карпухина. От абстрактного мышления я перешла к практике и, потеснив жену, устремилась во двор. В этот же самый момент из-за дровяного сарая выскочила собака величиной с теленка, взгромоздила свои лапы на мои плечи, меланхолически засматривала мне в лицо своими грустными правильно-коричневыми глазами. Парализованная ужасом, я молчала какое-то мгновение, потом завизжала высоким тремоло, как целый оркестр народных инструментов. Но автор и тут не выскочил из дома и не бросился мне на помощь. Красивый мальчик отогнал от меня собаку, однако не упрекал ее. Собака была совершенно ни при чем, она просто выполняла свои собачьи обязанности, не пускала посторонних в дом. Я вернулась в Москву и прямо с вокзала, нашарив в кармане двухкопеечную монету, стала звонить Карпухину, чтобы отчитаться о проделанной работе. – Все в порядке, – сказал Карпухин, заслышав мой голос. – Автор уже вышел на работу, просто я не знал. Я молчала. Карпухин подождал немного, потом спросил: |