Книга Шесть мессий, страница 85 – Марк Фрост

По прошествии некоторого времени Данте Скруджсу удалось кое-как привести свои скособоченные мозги в некое подобие рабочего состояния, и он понял, что едет на поезде. Находится в отдельном купе, за окном день, состав движется по открытой местности, мимо ферм и пшеничных полей. С ним в купе еще трое мужчин, все в костюмах, смутно узнаваемые. Ну конечно — он видел их прошлой ночью в конторе Фридриха.

Это те самые люди, которые его заклеймили.

Мужчины следили за тем, как он вертелся, с интересом, но без каких-либо эмоций, враждебности или дружелюбия. Эти трое отличались один от другого внешне, но поведением, жестами, манерой держаться были чрезвычайно схожи: каждый походил на натянутую тетиву и был готов на малейшую провокацию отреагировать жестоким насилием. Кто-кто, а уж Данте-то знал, что это такое.

— Сколько времени?

Трое воззрились на него; наконец один из них указал на жилетный карман.

Только сейчас Данте сообразил, что он полностью одет, причем сходным с ними образом, на манер путешествующего бизнесмена. Он потянулся к собственному кармашку, достал оттуда часы, открыл крышку и взглянул на циферблат: 2.15.

Он убрал часы. Жжение в районе локтевого сгиба левой руки напомнило ему о наложенном на него клейме, но Данте решил не осматривать больное место, не прикасаться к нему и вообще постараться не привлекать к себе внимание. А то ведь кто знает, что еще они могут с ним сделать?

Кстати, что у него с памятью? Все, что было до клеймения, помнится хорошо, а после вспышки боли — как отрезало.

Их руки, удерживающие его неподвижно, нависающее над ним лицо Фридриха, его вкрадчивая, убаюкивающая речь — и все…

Он явно был одурманен, но с того времени прошло не меньше двенадцати часов. Не стер ли данный ему наркотик из его сознания и что-нибудь еще?

Ему хотелось задать сотню вопросов, но мешал страх. Однако вместе со страхом в нем пробудилось еще одно чувство: ощущение некой общности с этими людьми. Он видел отметины на их руках; вне всякого сомнения, мужчины прошли через ту же процедуру, что прошлой ночью и он, испытали ужас и боль этого кошмарного посвящения. Это связало их чем-то большим, чем дружба, тем более что в друзьях он не нуждался и никогда их не имел.

Товарищество? Да, но опять же что-то еще.

Как там говорил Фридрих? Армия. Это были солдаты, каким когда-то был и снова стал он. Настоящие бойцы.

Что, в конце концов, раздражало его в регулярной армии? Пустопорожняя болтовня, мелкие жалобы, лень, недисциплинированность. Короче говоря, все то, что отвлекало от основного, по его мнению, занятия солдата — убивать.

Походило на то, что с этими людьми таких проблем быть не должно. Данте почувствовал, как расслабляется. Может быть, Фридрих был прав. Может быть, это как раз то, что ему по-настоящему нужно.

Дверь открылась, двое ближайших к ней мужчин встали и вышли наружу, в то время как Фридрих вошел и уселся напротив Данте. При виде приятного, улыбающегося лица немца Данте непроизвольно снова напрягся: сердце его учащенно забилось, на ладонях выступил пот.

— Как самочувствие? — тепло осведомился Фридрих.

— Прекрасно, — ответил Данте. — Правда хорошо.

— Ничто не беспокоит?

Данте покачал головой.

— Может быть… возникли сомнения?

— Нет, сэр.

Фридрих вперил в него взгляд и удерживал до тех пор, пока Данте не отвел глаза. Затем положил руку ему на колено, дружески потрепал, а когда Скруджс покраснел, снова поймал его взгляд и ухмыльнулся.

— У тебя все прекрасно получится, — заявил Фридрих. — С такими задатками и подготовкой тренировка и обучение не вызовут затруднений.

— Тренировка?

— Много времени это в любом случае не займет. Тебе уже доводилось командовать людьми. Возможно даже, ты из того теста, из которого делают офицеров.

— Это как будет угодно.

Фридрих откинулся на спинку дивана.

— Что, есть хочется, а, мистер Скруджс?

— Да, сэр. Я очень голоден.

Немец подал знак; человек, остававшийся в купе, снял с багажной полки плетеную корзинку, поставил на сиденье рядом с Данте и откинул крышку, открыв взору такое изобилие сэндвичей, фруктов и напитков, что у Скруджса потекли слюнки.

— Мы заботимся о своей пище, — заявил Фридрих. — Качественные продукты. Питательный, хорошо сбалансированный рацион. Никакого алкоголя.

— Мне это, в любом случае, без разницы, — буркнул Данте. — Я не пью.

— Замечательно. Армия крепка солдатским желудком, мистер Скруджс. Прошу угощаться.

Данте не мог припомнить, когда ему доводилось поглощать еду с такой алчностью; с бесстыдством голодного пса он без единого слова умял три сэндвича, запив их тремя бутылками имбирного пива, утирая нос рукавом новой куртки. Фридрих, откинувшись на своем сиденье и скрестив руки на груди, наблюдал за этим процессом с ехидной улыбкой.

Когда Данте, насытившись, громко рыгнул, третий человек по знаку Фридриха покинул купе.

Немец деликатно протянул салфетку. Скруджс вытаращился, не сразу поняв, что это и к чему, но потом взял ее и вытер свой перепачканный рот и подбородок.

— Скажи, тебе интересно, что это за группа, членом которой ты теперь стал?

— Я полагаю, — ответил Данте после того, как рыгнул, и перед тем, как рыгнуть снова, — мое дело выполнять, что укажут, и не задавать лишних вопросов.

— Очень верная позиция. Тебе, например, незачем знать, как называется наша организация, поскольку это не тот вопрос, на который тебе нужно знать ответ.

Данте Скруджс кивнул.

— Никто никогда не сообщит тебе больше, чем, по нашему мнению, тебе нужно знать. Ты, например, имеешь представление, куда сейчас едешь?

— Куда-то на запад, — ответил, пожав плечами, Данте, глянув в окно и оценив положение солнца.

— Ну, в принципе да, но сверх этого тебя вообще заботит, куда и к чему ты движешься?

— Нет, сэр.

— Должен сказать, что для нас исключительно важна дисциплина. Во всем — в исполнении поручений, в поведении. Для нашей работы жизненно важно не привлекать к себе внимания. Представь себе, например, что работа, к исполнению которой ты привлечен, требует присутствия на обеде в дорогом ресторане, и для тебя важно ничем не выделяться среди его посетителей.

— Ага.

Фридрих подался вперед и шепнул:

— Или ты, мистер Скруджс, считаешь возможным вести себя за столом как свинья, валяющаяся в собственном дерьме?

Данте почувствовал, как от его лица отхлынула кровь. Немец нависал над ним с улыбкой на лице.

— Вот почему мы тренируем наше сознание и вот почему знаем, что за любой личной промашкой последует самое суровое наказание. Таким образом мы учимся.