Книга Морок, страница 70 – Юлия Аксенова

— Знаешь, дорогой, у меня не выходит из головы, что малыши фактически из-за нас пострадали. Если бы ты не захотел меня найти, а я не стремилась во что бы то ни стало взглянуть на них, они оставались бы спокойно спать в своих тепленьких кроватках под присмотром симпатичной доброй нянечки. А их разбудили, вытащили в ночь, в дождь, куда-то повезли. Как ты думаешь, она не причинит им зла?

— А вдруг детей забрала настоящая, родная бабушка? Просто совпадение, понимаешь?

— Хорошо, если так. Я хочу, чтобы им было хорошо! Мне б только успеть взглянуть на них одним глазком! Убедиться.

— Если с этими не получится, мы можем поискать других ребятишек, к которым потянется твоя душа. Хочешь, моя родная?

— Ну да. Да… А вдруг с ними плохо обращаются? Что с ними могут сделать? Простудят, напугают, может, их не кормят? Или продадут куда-нибудь в рабство.

— О господи, что ты говоришь?

— Если сегодня мы не сумеем их догнать, я буду искать дальше. Виктор, ты — со мной?

— Разумеется. Будем искать столько, сколько понадобится. Ты права, дорогая: мы ведь уже вмешались в их судьбу. Они нам не чужие.

— В принципе, у нас еще есть шанс. Во-первых, вылет могут задержать из-за грозы.

— Грозовой фронт уже проходит, а нам еще ехать минимум три часа.

— Во-вторых, мы полетим на запад. От солнца. Это немножечко оттянет момент рассвета.

— Не обольщайся. До Лондона лететь больше трех часов. И не на запад, а на северо-запад. Мы не сможем оказаться на месте до рассвета. Да и потом придется искать, расспрашивать людей… Другой вопрос, что иного варианта у нас нет.

Больше мы не обсуждали скоростей и маршрутов движения воздушных судов: все равно нам дорога — вслед за детьми, надо же выручать их, если они в беде. Дети на пути в Лондон? Значит, и нам туда.

Жена напряженно молчала, непрерывно теребя пальцами шарф. Я старался снова развлечь ее расспросами и рассказами о прошлом. Разговор то и дело обрывался.

— Аленька, скажи мне одну вещь!

Я наконец решился задать вопрос, занозой сидевший в мозгу с того самого момента, когда я ясно осознал, что жена, как прежде, совершенно свободно говорит со мной по-английски.

— Любую! Что, дорогой?

— Когда ты звонила мне, а потом… присылала телеграммы… когда…

Я с трудом подбирал слова, потому что вспоминать те страшные дни и недели было по-прежнему неприятно, и давать им имя, тем более произносить его вслух не хотелось совсем.

— Я поняла. Продолжай, — помогла мне жена.

— Ты делала ошибки. Особенно в письменном тексте. Грубые ошибки. Почему?

Она довольно долго молчала.

— Ты помнишь, как плохо я говорила и безобразно писала, когда только приехала в Англию?

— Помню, у тебя были определенные проблемы с языком. И что же? Все когда-нибудь начинается, но потом…

— Виктор, постой!.. Когда я посылала тебе телеграммы… Я писала тебе…

Ее голос стал глухим и таким тихим, что среди дорожного шума я, лишь затаив дыхание, различал слова.

— Когда я писала тебе, я была совсем не той, кем ты думаешь. И не тогда.

Я содрогнулся. Поспешил бросить мостик через пучину безумия, из которой прозвучал ее голос:

— О чем ты? Кем ты была?

— Собой. Но давно… Ладно, попробую. Тебе приходилось видеть страшный сон, будто ты еще ребенок и должен сдать экзамен в школе, а материала не знаешь и вязнешь от ужаса в непонятных текстах и формулах?

— Да.

— А приходилось тебе, просыпаясь после этого противного сна в безопасности, взрослым, мудрым и сильным, вдруг понимать, что то была твоя реальная жизнь, а вот теперь-то только и начался сон, и что пора просыпаться и учить уроки, иначе ты все-таки не сдашь экзамен?

Я молчал, ожидая продолжения. Но его не последовало.

— Виктор, прошу тебя, — наконец холодно сказала жена, — о чем угодно меня спрашивай. Только не об этом. Там нет информации. Там нет смысла. Там только боль и страх. Я не хочу говорить об этом.

— Хорошо. Извини, — ответил я сухо, немного раздосадованный ее отчужденностью.

— Потом, попозже, в другой обстановке, — примирительно добавила жена.

— Конечно.

Разговор больше не клеился. Я думал о ране, которая оставалась в душе жены — столь болезненной, что лучше не прикасаться. Я пытался осмыслить, через что же пришлось пройти жене в то время, когда самого об этом постепенно охватывало забытье. Я понял одно: она сама не в состоянии что-либо объяснить. И не надо! В эту бездну, из которой мы чудом выбрались, ни ей, ни мне заглядывать вновь не следует.

* * *

Дорога требовала порой полного сосредоточения. Сквозь темень и моросящий дождь по мокрому асфальту тянулся тощий, но не иссякающий поток попутных и встречных машин.

Краснодарский край — край рек. Трасса то и дело взмывала мостами над пологими оврагами, в которых темнела вода ручьев и речек. Въезд на мост — это летишь вниз по склону высокого, хотя и довольно плоского холма, а впереди, глубоко внизу, белеет узенькая полоска моста с непрочными на вид бетонными балясинками ограждения, раструбом расходящимися в стороны, чтобы принять в себя заметно более широкую полосу шоссе. И неизбежно сбрасываешь скорость, теряя драгоценные секунды.

Полотно во многих местах ремонтировали, горлышко трассы сужалось порой так сильно, что туда с трудом могла бы протиснуться одна фура. Даже грозовой ночью у этих горлышек иной раз собирались машины, ждавшие своей очереди разъехаться.

Из-за каждого такого промедления я нервничал, зло размышляя над вопросом, что в конечном счете выгоднее: нестись по скоростной трассе, то и дело притормаживая до нескольких миль в час, или петлять в лабиринте соединительных дорог, в этих краях на удивление благоустроенных, широких и пустых.

Радовали только посты автоинспекции: никто из дежурных не выходил под дождь, чтобы проверить соблюдение скоростных ограничений.

Указатель «Объезд» перед очередным ремонтируемым участком трассы меня даже обрадовал: не придется вновь ползти через бутылочное горлышко. Я бодро скатился на объездную дорожку, покрытую плотным гравием.

— Посмотри! — воскликнула жена. — Грузовик, который за нами ехал, проскочил прямо.

Я увидел удалявшиеся на приличной скорости красные огоньки. Дальше спорный участок основной трассы пропал из виду за высокими кустарниками, поскольку я продолжал ехать вперед.

— Не заметил знака.

— Вряд ли. Наверняка старый знак снять забыли. Местные об этом знают и чешут прямо, а приезжие лохи, вроде нас с тобой, делают крюк, вместо того чтобы воспользоваться отличным, свеженьким, с иголочки шоссе.