Онлайн книга «Семья Эглетьер. Книга 3. Крушение»
|
— Как же я счастлива тебя видеть, Маду!.. Сколько же мы не виделись!.. Как ты? Что твоя нога?.. А магазин?.. А… Жюли?.. Я не слишком баловала тебя письмами… — Что правда, то правда!.. — Жизнь в Париже — сущая головоломка! Наступает вечер, а ты и сотой доли не сделал из того, что собирался… Напряженный тон ее голоса, слишком быстрая и почти бессвязная речь неприятно поразили Мадлен. — Как ты находишь? — спросила Франсуаза. — Что именно? — Квартиру. У Мадлен не было сил лгать, и она сказала: — Почему ты переехала? — Так было нужно. Нам было слишком тесно на рю дю Бак. Все стало непросто для меня… для Николя… для Александра… — А здесь Александру будет удобно? Губы Франсуазы исказила судорога. Мадлен почувствовала такую горькую жалость, что едва удержалась, чтобы не обнять ее. Она мягко взяла ее за руку — как делала в былые времена, когда племянница поверяла ей свои тайны. — Я знаю, Франсуаза, — тихонько сообщила она. — Николя сказал? — Да. — И что же? — Франсуаза резко отняла у нее свою руку. — Ты потрясена? Возмущена? У нее было воинственное выражение лица. — Нет, — ответила Мадлен. — Мне грустно, вот и все. Что произошло между вами? — Да… ничего… — Но есть же какая-то причина! — Их сотни тысяч, — пролепетала Франсуаза. Она опустила голову. Мадлен чувствовала, что, несмотря на вспышку гнева, племяннице необходимо открыться, во всяком случае — рассказать кому-нибудь все, как на исповеди. — Александр слишком умен, чтобы жить семейной жизнью, — наконец решилась она. — А! И что это значит? — Он выше условностей. Для него не существует ничего, раз и навсегда данного, ничего святого, непререкаемого… Он попытался найти причину для совместной жизни со мной. Но все мои усилия сделать его счастливым приводили к обратному результату! Ну вот, скажем, эта квартира! Очередная ошибка в ряду многих других! В глубине души Александр ничего не любит, ни к чему не привязывается и страдает от этого чувства лишенности корней. Потому-то ему и пришла в голову эта идея: родина его родителей. Там он надеется обрести равновесие. Он мистик, понимаешь? Он ищет свою веру, свою церковь. И не находит. Мы с ним похожи. Мы идем разными путями, но у меня та же цель. — Какая цель? — Счастье, ничем не обязанное ни общественным условностям, ни деньгам! Нематериальное счастье! Чистое счастье! Вот только он не верит в Бога. Он хотел бы верить в человека. Он сражается. И я могу только уважать его за это. Уважение — вот что действительно важно. Самоуважение, уважение другого в себе и себя в другом… Мадлен заставила себя сосредоточиться. Ей казалось, что племянница тонет в словах. Возможно, она просто не способна воспринимать столь яростные и категоричные суждения? Восторженность всегда вызывала у нее недоверие. — Хорошо, — сказала она, — это ваше дело. В конечном итоге, так лучше для вас обоих. Ты рассказала отцу? — Нет. — Так сделай это побыстрее, чтобы он занялся твоим разводом. — Я не собираюсь разводиться, — спокойно сообщила Франсуаза. Мадлен изумилась: — Что… Что значит — не собираешься разводиться? — А почему я должна это делать? — Он… он будет жить в другом месте… а ты… — Это его дело! — Иными словами — что бы он ни делал, ты будешь по-прежнему считать себя его женой? — Да. Лицо Франсуазы было упрямым и холодным, выражающим почти тупую уверенность в собственной правоте. — Это просто немыслимо! — произнесла Мадлен. — Как ты это себе представляешь через два года, через десять лет — быть соломенной вдовой? Знаю… ты скажешь: нельзя разъединить то, что соединил Бог… Но эту фразу придумали люди! — Я так не думаю. — Христос никогда не говорил… — Мы не станем затевать теологических споров, Маду! Я не хочу разводиться — и точка! Мадлен сочла благоразумным отступить. Рана Франсуазы еще слишком свежа. Нужно подождать, прежде чем возобновлять попытку. Тем не менее материальной стороной проблемы заняться все-таки нужно. Резкое охлаждение Александра поставило на повестку дня вопросы, для решения которых Франсуаза слишком неопытна. Стараясь быть максимально деликатной, Мадлен спросила: — Но на что же ты будешь жить, дорогая? — Я достаточно зарабатываю, — ответила Франсуаза. — И могу сама себя обеспечить. Кстати, бедный Александр не слишком мне помогал! Ему так мало платили во Франции! — А Николя? — Он большой молодец. В прошлом месяце заработал своими фотороманами больше меня. — Фотороманы? Это еще что такое? — Как, ты не знаешь? Я тебе покажу. У Николя есть несколько номеров… — Но он в любом случае не может продолжать жить с тобой! — Почему? — Подумай сама, Франсуаза! Николя — почти твой ровесник! И вы будете жить здесь, вдвоем, как если бы вы… были семейной парой?! Внезапно Мадлен подумала: а что, если между ее племянницей и этим юношей действительно что-то есть? Она тут же пожалела, что подобная мысль пришла ей в голову — Франсуаза наблюдала за теткой с тихой грустью: — Как глупо все то, что ты говоришь, Маду! — Пойми меня: я так не думаю, но другие обязательно подумают. — Кто эти другие? — Твое окружение, твои друзья… Даже в Париже, Франсуаза, нельзя быть изгоем. Необходимо соблюдать минимум правил, если не хочешь, чтобы тебя приняли за… за… Она подыскивала слова. Роль, которую она сейчас играла, ей не нравилась. Самодеятельная охранительница чести и благопристойности! Мадлен сердилась на Франсуазу за то, что вынуждена заниматься морализаторством, это она-то, всегда гордившаяся широтой взглядов и свободным поведением. — Ты не должна, Франсуаза, — сказала она. — Для вас обоих это будет нехорошо. Раз ты говоришь, что он хорошо зарабатывает, пусть снимет комнату, а ты откажешься от этой квартиры и поселишься в другом месте. — Например, у папы! — Я этого не говорила. — Но подумала! Ты можешь представить себе нас с папой наедине? Два разбитых сердца! Он утешает меня, оставленную Александром, а я — его, брошенного Кароль! Прелестный дуэт! — Губы Франсуазы побелели, она ерничала, но глаза оставались сухими. Она снова заговорила, на сей раз серьезно: — Нет. Я никуда не перееду. И Николя останется здесь так долго, как только сам захочет. Именно я настояла на том, чтобы он жил вместе со своим отцом. |