Онлайн книга «Путь пантеры»
– Да. Да! – А ты знаешь… ну, воображаешь… – Он искал испанское слово. – Где он сейчас? – Где? Она переспросила, чтобы выиграть время. Она все понимала, что он хочет узнать. – Там… в больнице… меня… Передохнула. – Резали ножами… Ром сжал ее плечи. – Не говори. – Нет. Буду говорить. – Ну говори. «Так будет легче тебе». – Врач хороший попался… он меня все время утешал: ты не плачь, не плачь только, ты красотка… он так и сказал: «красотка!»… у тебя будет еще много, много детишек… девчонок и мальчишек… с красивыми, как у тебя, мордочками… он так говорил, а в это время делал мне там, внутри, так больно, больно… и я орала, а он кричал: эй, принесите еще того-то и того-то!.. лекарства называл… я не знаю их названий… и меня кололи, все руки искололи… все искали вены… – Нашли? – Нашли… Руки пахли землей. Лица – землей и солью. – Водили внутри будто длинным ножом… я чувствовала – из меня течет кровь… много… много крови вытекло… ничего, что я тебе все это говорю?.. Тебе больно?.. – Больно. Но говори. «Это наша общая боль». – Мне было так больно, что я уже не могла плакать! И я вцепилась… знаешь… ногтями себе в грудь… чтобы другой болью отвлечься от того, что делают у меня внутри… и представила, что я пантера… что это зверьи когти!.. и так хорошо представила… что… – Что? – Стала пантерой! По-настоящему! – Врешь! Это ты для смеху мне сейчас говоришь! Он видел: ей не до смеха. – Да я тебе говорю! Настоящей пантерой! Живой! Я чувствовала, как у меня глаза горят! И зубы скалю! И врачу – в руку – вот-вот вцеплюсь! И руку – откушу! Ни улыбки. Блеск слез, синие белки. В кладбищенской ночи она, как священнику на исповеди, говорит ему правду. «Так она же колдунья. Она же говорила мне! Когда мы танцевали там, на площади, впервые…» – Я колдунья, – кивнула Фелисидад. – Я знаю, о чем ты думаешь сейчас. – Ну, о чем? – О том, что я колдунья. «Ну засмейся! Рассмейся! Иначе мы оба тут, над этой могилкой с золотым твоим крестиком, сойдем с ума!» – Да! Об этом я думал. Ты откусила руку врачу? – Нет, – плечи ее обмякли, повисли черные пряди вдоль щек. – Зачем? Он ведь спас мне жизнь. – Я понимаю. – Только он очень испугался. Лежала в кресле девушка… и вдруг лежит зверь, и черные лапы растопырены, и пасть зубастая. Он отпрыгнул… а сестры завизжали! Потом я опять превратилась в себя… и ко мне подошли… и протирали меня снаружи и внутри спиртом, потом прижигали йодом, и жгло так сильно… так… а я все думала… все думала о нем. Какой он был? Личико? Ручки? Животик? Чувствовал ли он? Мог ли… Ром сгреб Фелисидад в охапку. Закрыл ей плачущий рот сначала щекой, как медным, раскаленным блюдцем, потом ртом, и рот наложился на рот, как расплавленный сургуч. Они запечатали поцелуем друг друга: себя, сдвоенное живое письмо в вечность, в смерть. Под ними дышала и колыхалась земля. Встали. Побрели дальше. Надо было найти в этом изобилии могил, лиц, игрушечных черепов и гремящих, звенящих скелетов могилу Лилианы и Бенито Торрес. – Где они, Фели? – Не помню. Кажется, сюда. Между рядов факелов, между могил, превращенных в пиршественные столы, они осторожно шли, крепко обняв друг друга, поминутно останавливаясь и целуясь. Здесь, на погруженном в черное вино умалишенного праздника кладбище, он так хотел быть вместе с ней, как никогда еще. «А ты мог бы? С нею? На могиле? Уложить ее спиной на холодный мрамор? Снять с нее юбки? А мертвецы? Что сказали бы они?» Думал о мертвых, как о живых. «Ничего не сказали бы. Обрадовались. Ведь они при жизни тоже любили любовь». Наконец Фелисидад встала, прищурилась. Нагнулась, смахнула с мрамора мох, стебли травы. Ром не мог в полутьме, в сполохах красных огней прочитать надпись на могиле. Золоченые вдавленные буквы, золотые цифры. Буквы и цифры – все, что останется от человека. Имя и число. Знак.
LILIANA TORRES 1941–1998 BENITO TORRES 1932–1998 – Счастливые! Умерли в один год. – И даже в один день. И в один час. – Вместе? Фелисидад смолчала. Не ответила. Вынула из сумки тряпочку, аккуратно, медленно, старательно, любовно стирала с квадратной мраморной плиты пыль, грязь, песок, комочки земли, обрывала траву, поправляла моховой бордюр – наводила порядок. Маленькая хозяюшка. Убирает последнее бабушкино жилище. «А моя бабушка беспризорная. Бесхозная. Лежит на дальнем кладбище. Ноябрь, сейчас в России идет снег. Колючая сухая метель гуляет по дорогам. Черные сети голых ветвей ловят тучи, как серых и черных злых рыб. Глубокая вода зимы близко. И она там одна. Под землей. Под русской землей». Позолота надписей засверкала. Мрамор блестел глянцево, как умытый. Фелисидад разогнулась и сказала: – Да, вместе. Они разбились на самолете. – На спортивном? Как внук… того старика? «Какую чушь я несу». – Нет, – она печально улыбнулась, став внезапно очень взрослой. – На большом. Настоящем. «Боинг-747». Он упал на юге Франции. Тогда писали в газетах. Мама газеты сохранила. Она держит их в черном альбоме. Такой альбом, обтянутый черным бархатом. Мама хранит его в шкафу и ящик на ключ запирает. Они смотрят альбом вместе с папой. Потом папа весь вечер пьет текилу. Они летели в Италию. На озеро Комо. Отдохнуть. Там у них жила подруга. Старая подруга дедушки. Бабушка Лилиана даже ревновала его к этой подруге. Может, он когда-то любил ее. Во время войны. Мама рассказывала. – А твоя бабушка родилась в войну? – Да. Когда Гитлер напал на твою страну. А твоя бабушка что делала во время войны? Кровь билась в висках, будто теплые ночные пушистые бабочки сели на волосы и били, били по коже крыльями, по тонкой коже, натянутой на череп-барабан. – Моя? – он подумал, наморщил лоб. – Копала картошку на даче. Потом ходила с сестрами копать противотанковые рвы. На Волге ждали немцев. А потом наступил Сталинград. Знаешь, что такое Сталинград? Вы проходили в школе? – Ста… лин… градо? – спросила Фелисидад. Заправила за ухо черную змею пряди. – Да. Я помню. Твоя бабушка была в Сталинградо? – Нет, – печальная усмешка гусеницей проползла по губам. – Если бы она там была, ее бы точно убили. Наверняка. Это был город… – Щелкнул пальцами, как кастаньетами. – Смерти. Все выжжено. Все погибли. Вместо домов – каменные скелеты. Там тоже был Dia de los Muertos. |