Онлайн книга «Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу»
— Ну, елки… Мы тут треплемся, а Мишка?! — А насчет Мишки надо послать парламентеров, — предложил Андрей Лисицын. — Например, наших милых эвенков. Передать с ними письмо и на словах, что считаем нужным. — Дело! — загорелся чем-то новым Алеша. — Давайте им письмо писать! — Уж ты напишешь… — А что ты такой хмурый, Павел? Мишку правда надо выручать! — Алеша, а почему ты думаешь, что выручить можем только мы сами? — А кто еще? — обалдел Алешка. И тут опять заговорил Андрей Лисицын, как всегда мудрый не по годам: — Я не понимаю, о чем речь? Конечно, мы сидим тут, куда же мы пойдем по снегу? Там по колено… Надо позвонить этому японцу, как его… А, Ямиками Тоекуда! Ну вот, ему и позвонить. Михалыч, да чего вы тянете?! Звоните сейчас и расскажите, что здесь происходит. И вот тут всем предстала редкая и поучительная картина — зрелище смущенного Михалыча. Потому что это и правда было самое простое и своевременное — позвонить Ямиками Тоекуде и вызвать подмогу. Сделать нужно было именно это… но произвести такое простое, своевременное действие оказалось уже невозможно, и виноват был исключительно Михалыч. Потому что вчера, еще в первые часы хода от лагеря, Михалыч поотстал покакать. А какать по-таежному, едва приспустив штаны, с как можно большей скоростью, он, хоть убейте, не умел. Этот процесс для Михалыча всегда был продолжительным и сложным и даже отчасти торжественным, и десятки экспедиций перевоспитать его были не в силах. Вот и вчера Михалыч, как обычно, развесил на деревьях полушубок, рюкзак, полевую сумку и оружие, а заодно и теплые штаны. И сидел, размышляя то ли об организации еще одной Академии наук, то ли о своей новой книге про то, как строились курганы во втором веке до Рождества Христова. Во всяком случае, рассуждения и размышления Михалыча были продолжительны и сложны, и собирался он, пребывая в состоянии некой элегической отрешенности. Ну и забыл на ветке сотовый телефон. Вот и вся история, ребята… Все сидели, потупив очи в некотором смущении духа. Из-за привычки торжественно какать и из-за дурости Михалыча дело оборачивалось худо — не будет помощи, все надо делать только самим. И выручать Мишку, и доводить до конца экспедицию, и возвращаться домой. Никому нельзя послать весточку, что происходит с отрядом. Даже если все полягут, никто и ничего не узнает. Они пропадут, как экспедиция барона де Толля, о которой до сих пор толком ничего не известно, что вообще произошло. Барон со своими людьми ушел куда-то в снежную пустыню и не вернулся. Только и всего. — Ну, ведь до Карска пешком идти не надо… — задумчиво сказал Лисицын. — Нам бы только до ближайшего телефона… — Да, верно! — оживился Михалыч. — Может, я как раз и схожу? Мы с Женей и сходим, разведаем… — Вы вчера уже «сходили», не позорьтесь. Игорь произнес это спокойно, без малейшего неуважения, но Михалыч мгновенно зарделся, опустил голову, словно хотел изучить собственные ступни. — Ну, а кто? Вопрос Павла упал словно маленький, но громко стукнувший камушек. — Значит, придется разделяться? В словах Андрея были и вопрос, и утверждение. — Получается, что так. Дело в другом: где здесь вообще есть телефон? — поинтересовался Алеша. — Михалыч, доставайте карту, — почти скомандовал Андронов. Неузнаваемый Михалыч кротко достал карту; сопя и вздыхая, стал показывать на ней места, где есть телефонная связь. Вроде бы есть в Бриндаките. Это ближайший поселок, фактория. Это сто пятьдесят километров, в долине Келамы. Это по ту сторону хребта. Есть военная база, Хабатай, — это триста километров на север, уже в тундре. Есть Голамда, но это на восток, и все-таки далеко, километров четыреста. С полминуты царило молчание: народ переваривал информацию. И тут раздался уверенный, веселый голос: — Сто, совсем подымался ест? Сяй пить будем? Кушить будем? Обдавая всех запахом прелых тряпок и табака, в зимовье ввалились эвенки. Мало того, что над их ушами орали и вопили так, что самим становилось страшно. К ним в палатку забирались и таскали, трясли их за руки и за ноги, специально, чтобы разбудить. — Будем кушать, Афанасий! Будем кушать, Николай! Давайте миски. У эвенков была одна деревянная миска. Судя по ее виду и запаху, из этой миски ели еще предки эвенкийского народа во время всего своего нескончаемо долгого пути от озера Байкал к нынешним местам расселения. А вот на что не нашлось времени за все эти тысячелетия — так это чтобы помыть миску. — Мужики, кто доел? Давайте быстренько помоем, — снова начинал командовать Михалыч. Эвенки не очень понимали, зачем нужно мыть миску и зачем их должно быть целых две, но Алешка сбегал и свою миску помыл. Остальные продолжали спорить. Вроде бы ясно, что идти надо было на Кемалу, к Бриндакиту. С другой стороны — а как идти? Всем колхозом? А кто же тогда будет мамонтов стеречь? А если разделяться — то кто остается? И кто уходит, чтобы позвонить? Дымился невероятной крепости чай, хрустел на крепких желтых зубах сахар, и Лисицын с его опытом таежника угадал нужный момент и начал расспрашивать эвенков. — Как думаешь, Николай, доберемся мы до Бриндакита? — Почему не доберемся? Доберемся. Три… лучше четыре дня ходи, и доберемся. — А может, лучше на оленях? По снегу? — Не, по снегу не пойдем. Сейчас зачем ходи? Сейчас сиди надо. День сиди, снег. Два день сиди, потом снега нету, потом ходи. — Понимаешь, Николай, мне сейчас в Бриндакит надо. Я не могу никак ждать, а по снегу идти боюсь. — Лицо Николая отразило стоическое отношение к его непроходимой тупости. Молодой, неопытный Афанасий хохотал так, что свалился навзничь на спину, стал перекатываться с места на место. Николай пихнул ногой Афанасия, спросил все с тем же стоицизмом: — Зачем бояться идти по снегу? Надо лижи брать и не бояться… — А у тебя есть лыжи, Николай? — Путилька путет? — Будет, будет! А сколько у тебя лыж, Николай? — Две… — страшно удивился Николай. — Двое лыж или две лыжины? Почти минуту Николай тупо всматривался в Андрея. Потом решительно поднялся. — Я сисяс. И вернулся, неся в каждой руке по такой плетеной штуке, вроде теннисной ракетки, но длиннее. Такая очень вытянутая ракетка, длиной больше полуметра. — Один лижа, — сказал Николай, взмахнув одной ракеткой под самым носом у Андрея. — Два лижа, — продолжил он, взмахивая второй: — Вот. — Ты не дашь лыжи? — Обе? — уточнил Николай. — Конечно, обе. — Тогда две путилька давай. |