Книга Атака неудачника, страница 31 – Андрей Стерхов

— Это похвала или упрёк?

Я стянул с себя насквозь промокший свитер и уверил брата-нагона:

— Похвала, чувак, похвала.

— Тогда живи, — разрешил Ашгарр. Хотел ещё что-то сказать, но заметил свежую рану на моей спине и осёкся.

Пока он ковырялся в шкафах и антресолях, я успел постоять под душем, смазать рану бальзамом собственного изготовления (аль мы не маги-чародеи), натянуть свежие шмотки и приступить к супу, который был чудо как хорош.

Я уже заканчивал, когда Ашгарр появился на кухне.

— Всё, — доложил он.

— Упаковал? — спросил я.

— Упаковал. В простыни. А потом ещё и в целлофан.

— Целлофан-то откуда?

— Холодильник когда купили, помнишь, упаковку на балкон кинули, так и валялась до сих пор.

— Говорил же, пригодится. А ты — давай вынесем, давай вынесем.

Ничего Ашгарр мне на это не сказал. Некоторое время наблюдал за тем, как я энергично работаю ложкой, после чего спросил язвительно:

— Слушай, Хонгль, а тебя не выворачивает?

Я оторвался от тарелки.

— Ты это о чём?

— В квартире два трупа, а ты наяриваешь, как ни в чём не бывало.

— Вот ты про что, — ухмыльнулся я. — Не-а, не выворачивает. — Зачерпнул со дна гущи погуще и, прежде чем закинуть в рот, в свой черёд спросил: — Смотрю, потянуло на труды знатоков инфернального.

И кивнул в сторону лежащей на разделочном столе книги Томаса Манна.

— Потянуло, — признал Ашгарр.

— Чего это вдруг?

— Да так… Даже не знаю, почему. Как-то само собой получилось. Подумалось, что самоубийство вещь заразительная, и вот…

— Стоп машина.

— Что?

— Говоришь, подумалось? Тебе?

— А что?

— Да ничего, просто точно знаю, что эта мысль сегодня приходила мне.

— А разница?

Тут Ашгарр был прав, на самом деле так получается, что разница нет никакой. Абсолютно никакой. Такая вот загадка природы.

— Ладно, проехали, — примирительно сказал я. И отложив на край тарелки лавровый лист, поинтересовался: — Ну и с какого боку в этой теме Томас Манн?

— С нужного, — ответил Ашгарр. — Ты в курсе, что целая толпа его родственников покончила жизнь самоубийством?

— Так уж и толпа?

— Сам посуди: отец, сестра, ещё одна сестра, жена брата, сын. Сын вообще уникум, четырежды пытался убить себя. Представляешь?

— Кто хочет, тот своего добьётся, — напомнил я расхожую истину.

Ашгарр кивнул:

— Спору нет. Во всяком случае, этот точно добился.

— Застрелился?

— Нет, снотворным закинулся.

— Бабский способ, ни фига не офицерский.

Поэт тему — офицерский, не офицерский — развивать не стал, резюмировал:

— Если тезис о заразительности суицида верен, то история этой странноватой семьи является наглядной тому иллюстрацией.

— Даже сомневаться не стоит, — заметил я. — Зараза эта заразительна. Даже больше скажу — заразна. Чума эта бубонная. Натурально.

Отодвинув от себя пустую тарелку, я с довольным видом откинулся на спинку стула и спросил:

— Ну и как на твой вкус товарищ пишет?

— Да ничего так, бодро, — ответил Ашгарр. — Нобелевскую премию, согласись, абы кому не дают.

— Не соглашусь. Бывает всяко.

Ашгарр спорить со мной не стал, раскрыл книгу там, где было заложено стариной почтовой карточкой с изображением химеры, охраняющей Собор Парижской Богоматери, и зачитал:

Во время сборов Григорс сказал своему помощнику:

— Не падайте духом и не качайте головой! Так уж написано мне на роду — потягаться с этим злодеем. Я одолею его или погибну. Если я погибну — что за беда? Моя жизнь — не ахти какая потеря. Этот сильный город будет и впредь сопротивляться Козлиной Бороде ничуть не хуже, чем до моего прибытия. Если же я одержу верх, страна будет освобождена от дракона.

Закончив чтение отрывка, Ашгарр положил закладку на место и захлопнул книгу, а я так прокомментировал услышанное:

— И будуть люды на Земли.

— Какие Люды? — не понял Ашгарр.

Я выбрался из-за стола, дошёл до мойки, сунул тарелку под горячую струю и только тогда объяснил:

— Це мрия, яку поэт Тарас Шевченко уявыв в видомий поезии: «Врага не будэ — супостата, а будэ сын, и будэ маты, и будуть люды на Земли».

— Это ты к чему? — не понял Ашгарр.

— К тому, что драконов, если верить поэту, в будущем не будет. А если помимо Охотников, ещё и вампиры на нас начнут с финками-заточками кидаться, столь грустная будущность наступит весьма скоро.

— Судя по всему, с этим согласны не все. Кто-то ведь нас сегодня выручил.

— Тут ты прав, — согласился я. Впихнул тарелку в сушилку и, вытирая руки хрустким, расшитым легкомысленными васильками, полотенцем, добавил: — Знать бы ещё, кто этот «кто-то».

Подступив, Ашгарр похлопал меня по плечу:

— Что, господин маг, не любите быть объектом в чужой игре?

— Нет, господин поэт, — подхватив его иронический тон, ответил я, — не люблю. Люблю быть субъектом. И только в своей. — Глянул на часы (было уже два сорок восемь) и спросил: — Не знаешь, случайно, где «косуха» Вуанга?

— В коридоре на вешалке, — ответил Ашгарр.

Показав знаменитым ленинским жестом на выход, я произнёс картаво:

— Впегёд, товагищи. Пгамедление смегти подобно.

И подтолкнул грустно вздохнувшего поэта к двери.

Поначалу мы хотели управиться за одну ходку, но затем решили богатырей из себя не корчить, и спустили сначала одно тело (затолкали в багажник), потом второе (кинули на заднее сиденье).

— Куда? — поинтересовался Ашгарр, когда отъехали от дома.

— На Кудыкины горы, воровать помидоры, — брякнул я, потом снизошёл: — Скоро сам увидишь.

Пока неслись по опустевшему, погрязшему в бесконечном дожде, ночному городу не произнесли ни единого слова. Молчали и тогда, когда выехали с подтопленных центральных улиц на затопленные улицы окраин. И только когда вырвались на Александровский тракт, мокрая полоса которого скакала по сопкам вдоль стен угрюмого, жутковатого, непроходимого леса, Ашгарр осторожно поинтересовался:

— Так что там у тебя было в Запредельном?

— Летал, — просто ответил я.

— Летал?

— Угу, летал. Летал-летал и долетался. В смысле долетел. До города счастья долетел.