Книга Дева в голубом, страница 58 – Трейси Шевалье

— Вы с Риком давно женаты?

— Два года.

— А как зовут этого твоего?..

— Жан Поль. — В самом звуке этого имени была такая определенность, что я невольно улыбнулась. — Он помог мне с семейными разысканиями. Он часто спорит со мной, но это потому, что мои занятия ему небезразличны, нет, вернее, я ему небезразлична. Он прислушивается ко мне. Он видит меня — меня, а не какой-то абстрактный образ. Понимаешь, что я хочу сказать?

Сюзанна кивнула.

— И мне тоже легко говорить с ним. Я ему даже про свой сон рассказала, и получилось очень хорошо, он заставил меня описать все подробности. И это помогло.

— И что же за сон, о чем он?

— Да даже не знаю, как сказать. Ни о чем. Это просто некое ощущение, вроде… как у меня перехватило respiracion.

Я приложила руку к груди и подумала: Фрэнк Синатра. Те голубые глаза.

— И еще — голубое, особенный такой голубой оттенок, — продолжала я. — Как на картинах возрожденцев. Они облачали в платье такого цвета Мадонну. Есть такой художник, слышала когда-нибудь, — Николя Турнье?

Сюзанна выпрямилась и вцепилась в ручку дивана.

— Расскажи-ка поподробнее об этом голубом.

Наконец-то хоть какая-то связь с этим художником налаживается.

— Там два оттенка: наверху пронзительно-голубой, много света, и еще… — Я пыталась подобрать нужные слова. — И еще цвет переливается вместе с освещением. Но ниже, с обрывом света, возникает какая-то темнота, мрачная торжественность. Пересечение двух теней — именно оно, именно это столкновение делает краски такими живыми и запоминающимися. Очень красивый цвет, но одновременно печальный — может, чтобы мы не забывали, что Мадонна всегда оплакивает смерть своего сына, даже в момент рождения. Словно она знает, что ему предстоит. Но и после его смерти голубой цвет сохраняет красоту, сохраняет надежду. И тогда ты понимаешь, что ничто не сводится к чему-то одному, ни о чем нельзя сказать: вот это — то, а это — это. Есть свет, есть радость, но где-то рядом, ниже, всегда таится тьма.

Я остановилась. Мы обе притихли.

— У меня был такой же сон, — выговорила наконец Сюзанна. — Приснился он мне только раз, около полутора месяцев назад, в Амстердаме. Я проснулась в страхе и слезах. Ощущение было такое, словно я задыхаюсь в голубом, том самом голубом, о котором ты говорила. И зто было странное ощущение — тоски и радости одновременно. Ян потом рассказывал, что я что-то говорила, словно даже декламировала, вроде из Библии. После этого я так и не смогла снова заснуть, пришлось сесть за инструмент, как сегодня.

— Виски у вас в доме найдется?

Сюзанна подошла к книжному шкафу со встроенным внизу баром и извлекла оттуда наполовину опорожненную бутылку виски и два небольших бокала. Присев на край дивана, она налила нам обеим понемногу. Я собиралась сказать, что в ее положении вряд ли стоит пить, но в этом не оказалось нужды: протянув мне бокал, Сюзанна лишь понюхала свой, сморщилась и вылила содержимое в бутылку.

Я же проглотила свое виски залпом. Оно произвело очищающее воздействие: и сухость во рту исчезла, и тяжесть в желудке, и переживания, связанные с Риком и Жаном Полем. И еще оно прибавило мне сил, дав возможность задавать неудобные вопросы.

— Ты на какой неделе?

— В точности не скажу. — Сюзанна зябко повела плечами.

— А когда ты первый раз пропустила свою… свой срок?

— Четыре недели назад.

— А как вообще так получилось, что ты забеременела? Ты что, не предохраняешься? Извини, что задаю такие вопросы, но это важно.

— Как-то раз я просто забыла проглотить таблетку. — Сюзанна потупилась. — Обычно я принимаю ее перед сном, но на этот раз забыла. К тому же я не думала, что это имеет такое уж значение.

Я заговорила было, но Сюзанна меня перебила:

— Не думай, что я такая уж дура или не отдаю себе отчета в последствиях своего поведения. Просто… — Она провела по губам тыльной стороной ладони. — Иногда трудно поверить, что между маленькой таблеткой и беременностью существует какая-то связь. Какое, казалось бы, отношение имеет одно к другому, совершенно разные вещи. Чудо какое-то. Бред. То есть умом-то я все понимаю, но сердцем — нет.

Мы немного посидели молча.

— И когда это было? Я хочу сказать, когда ты забыла про таблетку?

— Не помню.

Я придвинулась к Сюзанне.

— А ты попробуй. Тогда, когда тебе приснился этот сон?

— Вряд ли. А впрочем, постой, кажется, вспоминаю. В тот вечер Ян был на концерте в Брюсселе. Вернулся он на следующий день, и тогда же мне приснился сон. Точно.

— А вы… вы с Яном занимались в ту ночь любовью?

— Да, — со смущенным видом ответила Сюзанна. Я извинилась за назойливость.

— Видишь ли, дело в том, что мне сон снился только после того, как мы с Риком занимались любовью, — пояснила я. — Твой случай. Но когда я стала предохраняться, сон исчез. А твой — когда ты забеременела.

Мы посмотрели друг на друга.

— Все это очень странно, — негромко сказала Сюзанна.

— Да, весьма странно.

Сюзанна пригладила кимоно на животе и вздохнула.

— Тебе следует все рассказать Яну, — заявила я. — Завтра же.

— Ты права. А тебе — Рику.

— Похоже, он и так все знает.

На следующий день я отправилась в мэрию порыться в архивах. Хоть дед Якоба и поработал над составлением семейного древа в высшей степени основательно, я испытывала потребность самой подержать в руках первоисточники. У меня уже выработался вкус к этому занятию. Всю вторую половину дня я просидела за столом, просматривая тщательно составленные перечни рождений, смертей и браков начиная с восемнадцатого-девятнадцатого столетий. Только сейчас мне стало ясно, насколько прочно укоренилась семья Турнье в этих краях: ее представители исчисляются многими сотнями.

Архивы поведали мне немало: количество детей в среднем на семью: возраст, в котором мои отдаленные предки вступали в брак — обычно до 25 лет; профессия мужчин — фермеры, учителя, владельцы постоялых дворов, часовщики-гравировщики. Многие умирали в младенчестве. Скажем, я отыскала некую Сюзанну Турнье, родившую между 1751 и 1765 годами восемь детей, пять из которых не дожили и до одного месяца. Она умерла при родах последнего ребенка. Мне повезло — у меня самой дети не умирали и я не явилась причиной смерти матери.

Обнаружились и иные указатели. Скажем, открыто зафиксировано множество случаев незаконнорожденности и кровосмесительства. «Вот тебе и кальвинистская этика», — подумала я, но в душе меня покоробило, что в официальных документах засвидетельствовано, что в 1796 году Юдифь Турнье родила сына от своего отца Жана. В других записях прямо говорилось, что этот ребенок, и другой, и третий — незаконнорожденные.