Онлайн книга «Деревянное море»
|
— Ну и что? — Голос у нее был спокойный, на лице выражение: «Ну и что такого?» — «Ну и что?» Это все, что ты можешь сказать? Память вытекает из меня, как вода из треснувшей банки, а ты говоришь «ну и что»? — Надо зайти в аптеку и купить тебе тапсодил. Всего-то и проблем. — А что такое тапсодил? — Лекарство от болезни Альцгеймера. После трехдневного курса наступает полное излечение. — Черт! — Я скроил постную мину. — Что? — Альцгеймера теперь можно вылечить? — Ну да. Я сама этим переболела два года назад. Ничего серьезного, Фрэнни. Даже рецепт не требуется. — Но… — Что «но»? Ты из-за этого так беспокоился? Как назло, ничего путного мне больше не приходило на ум. Мой блестящий план по выуживанию из Сьюзен нужной информации возник и исчез, как ветерок. Я озадаченно проводил глазами еще одного типа с полноохватным шлемом на голове. На этот раз желтым. — Что это за херня — пришельцы какие, что ли? Послушай, Сьюзен, прежде чем я начну принимать этот эспадрил… — Тапсодил. — Тапсодил. Ну, в общем, ты должна мне помочь. Не хочу я идти по собственной жизни, натыкаясь на стены, не зная, где надо свернуть. Ответь мне на кое-какие вопросы. Идет? — Идет. — Кто такой Флоон? Что это за перо на его рекламных плакатах? — Он владелец самой большой в мире фармацевтической компании. Они выпускают тапсодил и сотни других лекарств. Перо — торговая марка фирмы. Неужели ты и этого не помнишь? — Нет. Но почему именно это перо? — Ты же сам его Флоону подарил. Ты и Джордж. — Джордж Дейлмвуд? — Ну да. — А где он теперь? — Боже мой, Фрэнни, ты что, и этого не помнишь? — Представь себе, не помню. Так где Джордж? Она взглянула на свои руки, сложенные на коленях. — Он исчез тридцать лет назад. — То есть как? — Так и исчез. Исчез из Крейнс-Вью, и никто не знает, что с ним случилось. Ты много лет пытался его отыскать, но все было напрасно. — Исчез? Джордж? — Да. Значит, это я подарил Флоону перо Олд-вертью? А Джордж — надежный, неизменный Джордж Дейлмвуд исчез, словно его и не было? Таким было мое будущее? Пока я пытался мысленно переварить эти две новости, до меня донеслась песня Ареты Франклин «Уважение». Ее выводили два голоса, один из которых звучал как-то уж больно чудно. Потому что принадлежал собаке. Парень в линялых джинсах и футболке с надписью «Dropkick Murphys» прогуливался со своим ротвейлером. Хозяин шел с приличной скоростью, пес трусил, не отставая и время от времени поглядывал на парня, словно выпрашивая что-нибудь вкусненькое. И при этом оба напевали «Уважение» и почти не фальшивили. Голос у собаки был грубоватый и немного хриплый, то ли низкий, то ли нет. Я сам не понимаю, что говорю, — как, черт возьми, в точности описать голос поющей собаки? Я резко повернулся к Сьюзен, но она смотрела в другую сторону. Я толкнул ее локтем, и она вскрикнула. — Сьюзен! Эй, Сьюзен! — Что? Ты в своем уме? Больно же! — Да ты смотри! Смотри туда! — Ну и что? Ты зачем меня ударил? Певцы как раз проходили мимо нас, выводя: «У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е»… — Не видишь? Собака поет! — Да. Ну и что из этого? — И когда собак научили петь? Она потерла ушибленное место. — Несколько лет назад. Точно не помню. Спроси у Флоона. Они изобрели этот препарат. — Какой препарат? Чтобы собаки разговаривали? Она, видимо, вспомнила, что у меня болезнь Альцгеймера, потому что с лица у нее исчезло сердитое выражение. — Нет. Но им можно давать всякие препараты, чтобы они запоминали что надо. Ну, например, петь или произносить какие-то фразы. — Господи помилуй! Кому и зачем это надо? — Для забавы. Не знаю. Терпеть не могу собак. Мальчишкой я ужасно быстро ел. Родители умоляли меня: не спеши так, а то тебя вырвет. Но мне всегда не терпелось попасть в какое-то важное место или кого-то увидеть, а пища была только горючим, чтобы доставить меня куда надо. И бывало, что из-за этой торопливости у меня потом часами болел живот. Сидя на скамейке в Вене рядом со Сьюзен, в мире, где ротвейлеры пели Арету Франклин, а молодые парни носили на головах мячи для боулинга, я испытывал такое же чувство, только теперь не в желудке, а в голове. — Домой хочу! Сьюзен, вздохнув, согласно кивнула. Если б она знала, какой дом я имею в виду! — Когда мы с тобой поженились? Это я зря спросил. Она молчала, и только заглянув ей в лицо, я увидел, что она плачет. Когда она наконец заговорила, слова ее были полны горечи! — Я думала, все, теперь наконец-то будет как надо. Глупо, да? Глупо! Ты хоть понимаешь, что я тебя любила всю жизнь. Всю мою проклятую жизнь ты торчал во мне, как кусок мяса между зубами, который никак не вытащить! Но наконец, наконец я поверила, что теперь все хорошо. Я всю жизнь тебя ждала. Боролась, терпела и никогда не теряла надежду, потому что не сомневалась, что когда-нибудь добьюсь победы. Уверена, в жизни всего можно достичь, надо только иметь терпение. И я была терпелива, Фрэнни! Все эти годы я тебя ждала, как девчонка, которая стоит в уголке и надеется, что ее пригласят танцевать. Когда ты предложил мне выйти за тебя… — Я тебе предложил? — Да, да, черт тебя возьми! И пожалуйста, не пытайся мне лгать, что ты и об этом забыл! Хватит с меня на сегодня унижений. Когда ты сделал мне предложение, я подумала: с опозданием на пятьдесят лет, но почему бы и нет? Все это время я любила этого идиота, так почему не закончить вечеринку в его компании? Последние минуты веселья перед… Знаешь, я вернусь в отель и лягу отдохнуть. Сходи в аптеку, или как это здесь называется, и спроси тапсодил. Наверняка у них есть. — Она встала со скамьи и снова потерла руку в том месте, где я ее ударил локтем. — Останься, Сьюзен. Давай проведем этот день вдвоем и будем счастливы. Я один во всем виноват, прости меня. Пошли прогуляемся. Я начал подниматься на ноги, но моя нижняя часть живо мне напомнила, что я теперь старый пердун. Ноги не желали иметь со мной дела. Тихо выругавшись, я дернулся раз, другой и только после этого силой инерции поднялся со скамьи. — У меня плохо получается быть стариком. — Для меня ты по-прежнему хорош, муженек. Хочешь, открою тебе тайну? Знаешь, за что я больше всего тебя любила? Всегда только о тебе и думала, но это меня просто потрясло до глубины души. |