Книга Люблю, убью, умру, страница 45 – Татьяна Тронина

— Это твой дом, Лис.

— Нет, это твой дом… — упрямо сказала я.

Он не стал со мной спорить.

Через некоторое время Денис попросил меня перейти в комнату наверху.

— Там есть все, что тебе может понадобиться. И Пенька, если что, вызывай…

— А ты?

— А я должен уехать на некоторое время.

Так я оказалась в комнате для гостей на втором этаже. Там было очень уютно, и, помнится, когда-то, тысячу лет назад, я любила заходить в эту комнату, стоять у окна в форме эркера, из которого был хорошо виден сад. Вернее, не сад даже, а настоящий лес. Денису продали этот участок с условием, что он не срубит ни одного дерева. Все деревья были помечены и зафиксированы где-то там, в бюрократических анналах. И не дай бог, если одно из них исчезнет со своего места, — тогда без грандиозного штрафа не обойтись.

Странная апатия охватила меня — я собиралась спорить, доказывать чудовищность поступка Дениса, проклинать… Но вместо этого упала на мягкий диван и уставилась в потолок.

— Все хорошо, Лис, — нежно произнес Денис на прощание и захлопнул дверь. Несколько раз повернулся ключ в замке. Что ж… Вечером меня хватятся. Саша пойдет в милицию. Меня начнут искать и скоро найдут. Денису очень не поздоровится…

Я закрыла глаза и вдруг уснула. Было тепло, тихо, спокойно, за окнами был виден зимний лес, горели звезды над деревьями — сказочная, добрая картинка, которая напоминала о Рождестве и успокаивала, словно колыбельная…

Проснулась я утром и сразу даже не поняла, где нахожусь. Яркий розовый рассвет за окном — дивные краски, которые никогда не увидишь в городе, где небо вечно затянуто смогом.

Рядом, за скрытой гардинами дверью, были туалет и ванная, чем я не замедлила воспользоваться. Денис предусмотрел все — и шампунь для волос, и зубную щетку, и фен, и славный махровый халат персикового цвета… И даже тапочки моего размера. Впечатление было такое, что он заранее тщательно спланировал всю операцию. Да, это было не спонтанное решение…

Выйдя из ванной, я продолжила обследовать место своего заключения. Шкаф был забит одеждой моего размера, к телевизору имелась игровая приставка, несколько свежеизданных книг стояли на полке… Как будто я могла читать в таком состоянии! «Не скучай, Лис!» — как будто услышала я голос своего похитителя.

Крепкие окна и крепкие двери. Моя тюрьма.

Я собралась было заплакать, но оказалось, что у меня почему-то нет слез.

— Пеньков! — застучала я в дверь. — Ты где?

Он открыл через пять минут — сонный, растрепанный, какой-то дикий и несчастный от того, что ему не дали выспаться.

— А? Что? — растерянно спросил он, хлопая глазами. — Что случилось?

— Пеньков, я очень хочу есть! — категорично сказала я. — Или в ваши планы входит замучить меня голодом?

— Ну что вы, Лизавета Аркадьевна… — просипел он. — Сейчас я что-нибудь соображу…

Кухня была на первом этаже, и мы вдвоем спустились вниз. Я оглядывалась, надеясь, что замечу телефон и сумею воспользоваться им…

— Вы это напрасно, Лизавета Аркадьевна, — вздохнул Пеньков, топая впереди. Он словно читал мои мысли. — Отсюда не выберешься. Все двери на запоре, ограда под током. До ближайшего жилья не добежишь — снегу вон сколько навалило. Да и нет сейчас здесь никого, кроме нас, все соседи в Москве. Телефон у меня в кармане — других средств связи нет. И вообще, плохо ли вам здесь, а?

— Меня похитили, ты не забывай, — сказала я. — Послезавтра у меня свадьба должна быть…

— Дэн на вас женится, — простодушно ответил Пеньков. — Он вас очень любит.

— Любит… Женится… Что же он раньше-то этого не сделал? Мы ведь пять лет были вместе! А тут вдруг я ему понадобилась…

Пеньков принялся стряпать завтрак. Зажужжал миксером, взбивая омлет, потом принялся строгать салат из свежих овощей. Он был очень старательный и какой-то несчастный — я совсем на него не сердилась.

— Больно? — спросила я.

— Чего? А, вчера-то… Ничего, заживет. — Он показал на залепленную пластырем шею. — Вы прямо как вампир, Лизавета Аркадьевна…

— Прости… — с сожалением вздохнула я. И подумала: а вот мама бы никогда не стала просить прощения в такой ситуации.

— Да ничего, я говорю! Мне даже приятно было — меня еще никто за шею не кусал. Ой, а вдруг я этот… мазохист? — произнес Рома с искренним испугом.

— А Денис где?

— Уехавши. В Москве.

— Что он там делает?

— Откуда ж я знаю, он мне не рассказывает.

Пеньков поставил передо мной омлет и салат.

— Может, еще чего хотите?

— Пеньков, зови меня на «ты» и Лизой, а то как в фильмах про дворянскую жизнь получается… Как будто я барыня, а ты дворовый мужик.

— Нет, Дэн запретил.

— Дэн, Дэн… все Дэн. Он же даже почти не платит тебе! Чего же ты его терпишь?

— Господи, Лиза… то есть Лизавета Аркадьевна! Да я же без него пропаду: у меня мать — инвалид первой группы и сестра — ей сорок пять, не замужем…

— Вот именно! Устройся на работу, куда-нибудь в охрану… И платить, наверное, больше будут, и никто над тобой издеваться не станет.

— Вы скажете…

— Рома, ты в самом деле мазохист! — с досадой воскликнула я. — Вот тебя посадят, и тогда точно твоя родня без куска хлеба останется!

— Это за что же меня посадят? — искренне удивился Пеньков. — Я же ничего такого…

Я только вздохнула в ответ. Он был совершенно как ребенок.

— Отпусти меня, Рома! — тихонько попросила я. — Мне так плохо…

— Не могу! — испугался он. — Ну, что вы плачете, Лиза… — Он стал передо мной на колени, принялся вытирать мне слезы салфеткой. — Глазки покраснеют…

— Господи, какой ты дурак! — уже в голос зарыдала я.

— Ругайте, ругайте меня… Я знаю, что вы добрая и не со зла говорите. А чего плакать? Вас никто не бьет, не мучает. Все, что ни пожелаете, тут же получите. Дэн на вас женится — и будете вы совсем счастливая. Он вас очень любит, уж поверьте Пенькову…

— Я другого люблю! Я Сашу люблю!

— Это вам только кажется, — назидательно произнес Рома. — Вспомните, сколько лет вы с Дэном прожили? Я же видел, я же рядом был всегда… Я, Лиза, очень к вам привязан. Я не хочу никакой другой хозяйки в этом доме, кроме вас… Вы прямо ангел — смотрю на вас и не могу насмотреться. Потому и Дэну решил помочь.

Я не стала продолжать этот разговор — в нем было что-то опасное, скользкое, тяжелое. Привязанность Пенькова тяготила.

Вдруг я вспомнила Веру. Почему Мишель, почему Альберт? Рома больше ей подходит. Он преданный и нежный, он не способен никому причинить боль.