Онлайн книга «Люблю, убью, умру»
|
— Знаешь… если тебе вдруг что-то понравится или что-то ты захочешь иметь у себя… ты скажи. Я тебе отдам. Ведь мы же сестры, мы имеем равные права на папины вещи. — Нет, я не хочу у тебя ничего отнимать! — испугалась я. — Лиза, все равно все пропадет. В самом деле в гостиной была еще одна дверь, которая вела в ту самую «комнатку». — Ого! — со страхом и восхищением сказала я, когда мы очутились на пороге импровизированной кладовой. — Это же целая комнатища! Метров тридцать, не меньше… — Двадцать четыре. Я же говорю — забери хоть что-нибудь, а то мне жить негде! — засмеялась Вера, пробираясь сквозь стеллажи и коробки. — Пыли здесь… Она чихнула. Я засмеялась, потом тоже стала чихать. — У нас с тобой у обоих аллергия на пыль! — Вот его картины… Вера откинула назад брезентовый полог, стала показывать мне картины. — Ух ты, как здорово… Цветы, деревья, речка в низине… Немного напоминало Куинджи, но все равно было здорово. Родной отец рисовал! — Бери! Тут его картин… Уж лучше, чем на вернисажах всякую ерунду покупать, — решительно сказала Вера. — А это что? — Папины часы с боем. Бери. Их надо чинить. Они старинные, антиквариат — реставрация дорого стоит, мне не по карману. А это его книги… А вот его коллекция фарфоровых фигурок, тоже бери. Для них нужны красивые стеллажи, пространство. У меня ничего этого нет. Мы перебирали все эти вещи, которые уже целиком принадлежали прошлому, разглядывая каждую мелочь, и я испытывала настоящее блаженство — наверное, так себя чувствует человек, который приходит в себя после долгой амнезии. У меня был отец, я знала его. Я прикасалась к тем вещам, которые он когда-то держал в своих руках! Обидно было одно — я слишком поздно о нем узнала. Я бы хотела увидеть его живого. Ах, мама, чего ты меня лишила! — А вот вообще… наша фамильная ценность. — Пыхтя, Вера вытащила какой-то огромный сверток. — Это, знаешь ли, реликвия. — Ого! — Да, я же говорю — у нас в роду сплошные художники! — Дай, я помогу тебе… — Ничего, я все, справилась!.. Вера развернула плотную ткань, и под ней тоже оказались картины. — И это тоже бери. Ты же видишь, мне их даже повесить негде. — Кажется, я это где-то видела… — растерянно пробормотала я. — Нет, честно! Или у меня дежавю началось… На самой первой картине — метр на полтора или даже больше — была изображена обнаженная женщина. Прекрасная, с дивными черными волосами, такими густыми, что часть их была заплетена в косы, а другая лежала кольцами на груди. Темные глаза с огромными тенями, напряженно и скорбно сжатый рот — на котором то ли улыбка, то ли плач, как написал Заболоцкий, тонкие руки, которые будто тянутся вверх. — Лиза, ты чего? — удивленно спросила Вера. Женщина лежала на снегу. Белый, мертвый, пронзительный цвет. Цвет, который как свет. Как зимнее небо. Я наклонилась ближе и заметила еще одну знакомую деталь — над головой женщины было что-то вроде нимба, образованного выбившимися волосами, которые слегка отдавали в красноту — будто отблеск близкого огня. Я и сама не замечала, что бормочу что-то, разглядывая картину. — Тебе нравится? — обрадовалась Вера. — Ну и бери! Это наша прабабушка изображена. Ее наш прадедушка рисовал, потому что он тоже художником был. Очень неприлично, хоть и красиво. Я бы это точно на стену не повесила. А ты, знаешь, где-нибудь у себя в будуаре… У тебя ведь будет будуар, когда вы с Денисом поженитесь, да? Милая Вера… — Лиза, ну ты чего? — уже испуганно закричала она. — Да ты как будто не в себе! — Вера, ты не понимаешь! — наконец смогла я прошептать. — Это же та самая картина. Та самая! — Какая? — Про которую Андрей Калугин в своем романе писал! — Какой еще Андрей Калугин? — с недоумением спросила она. Я тем временем искала подпись на картине. — Как фамилия, как же его фамилия… — Чья? — нетерпеливо воскликнула Вера. — Ну, кто ее рисовал… — Карасев! Я ж тебе говорю — известный портретист! У него две картины в Третьяковке. — Наш с тобой прадедушка?! — Да. А ты думаешь, откуда взялась наша фамилия? Папа отсек вторую половину, и получилось — Георгий Кар… Во-первых, «Карасев» казалось ему неблагозвучным, а во-вторых, путаница… Он не хотел, чтобы его путали с этим Карасевым. — Она рукой указала на картину, перед которой я ползала в пыли. — Карасев… Кар… — Я никак не могла прийти в себя, и Вера смотрела на меня уже с откровенным страхом. Она, наверное, думала, что я сошла с ума. — Так это Дуся Померанцева! — Наша прабабушка Евдокия, да… Сейчас я тебе водички принесу! — Нет, Вера, нет… Ты знаешь, что она была актрисой? — Да, вроде того… Я даже немного ее помню — она была очень старенькой, умерла на восьмом, нет на девятом уже десятке. Я смотрела на красавицу, лежащую на снегу или парящую над ним, и все не могла понять, что же так поразило меня в этом открытии. Да, конечно, удивительно, что я оказалась родней Дусе Померанцевой, но было еще нечто такое… Саша! — Любовь, — сказала я, сидя на полу. — Это — любовь. Ты знаешь, у нее такой причудливый путь, который невозможно проследить… «Моей весны неверная подруга! Придет ли день, когда в ином краю, где нет цепей, где не бунтует вьюга, тебе я песнь последнюю спою!» Ты знаешь, Вера, все дело, наверное, в наследственности, в генах… Богу было угодно, чтобы мы нашли друг друга, недаром я все последнее время пыталась разгадать эту загадку, но Бледный ангел помог мне! Вера плюхнулась рядом и тихонько заплакала. — Ты сошла с ума, — печально всхлипывала она, осторожно гладя меня по плечу. — Лиза, чего ты бормочешь, я ничего не понимаю! — Все в порядке, Вера, — сказала я ей, дрожа, словно от приступа малярии. — Я тебе все объясню, и ты поймешь, что я совершенно нормальный человек… Он так любил ее, что эта любовь не могла умереть. Прах к праху… Но есть Саша, есть я — все повторяется, круг замкнулся! — Да? — робко спросила Вера, вытирая рукавом слезы. — А при чем тут Саша? — При том, что он любит меня. А я люблю его. Андрей Калугин верил, что когда-нибудь Дуся Померанцева откликнется на его чувства — и так оно и случилось, но не с ними, а с нами, их потомками. Этот день пришел, Вера! Я принялась сбивчиво объяснять ей, кто такой Андрей Калугин, как ко мне попала его рукопись, что Саша — его прямой потомок, и прочую генеалогию… Открыв рот, Вера слушала меня. |