Онлайн книга «Апельсины из Марокко»
|
Умница я. Не просчитался я с этими банками. Часам к трем Вовик, вроде бы наш бригадир, сказал: – Шабашьте, матросы! Айда погреемся! У меня для вас есть сюрприз. И достает из своего рюкзака двух «гусей», две таких симпатичных черных бутылочки по ноль семьдесят пять. Широкий человек Вовик. Откуда только у него гроши берутся? Сыграли мы отбой, притащили в угол какие-то старые тюфяки и драное автомобильное сиденье, забаррикадировались ящиками, в общем, получилось купе первого класса. Вовик открыл свои бутылочки, я выставил свои банки, а Петька Сарахан вытащил из штанов измятый плавленый сыр «Новый». – Законно, – сказал он. – Не дует. Короче, устроились мы втроем очень замечательно, прямо получился итээровский костер. Сидим себе, выпиваем, закусываем. Вовик, понятно, чувствует себя королем. – Да, матросы, – говорит, – вот было времечко, когда я из Сан-Франциско «либертосы» водил, яичный порошок для вас, сопляки, таскал. – Давай, – говорим мы с Петькой, – рассказывай. Сто пять раз мы уже слышали про то времечко, когда Вовик «либертосы» водил, но почему еще раз не доставить человеку удовольствие? К тому же травит Вовик шикарно. Был у нас в лесной командировке на Нере один хлопчик, он нам по ночам романы тискал про шпионов и артисток. Ну, так Вовик ему не уступит, честно. Прямо видишь, как Вовик гуляет по Сан-Франциско с двумя бабами – одна брюнетка, другая еще черней, – прямо видишь, понял, как эти самые «либертосы» идут без огней по проливу Лаперуза, а япошки-самураи им мины подкладывают под бока. Не знаю, ходил ли Вовик в самом деле через океан, может, и не ходил, но рассказывает он здорово, мне бы так уметь. – …и страшной силы взрыв потряс наше судно от киля до клотиков. В зловещей темноте завыли сирены. – Глаза у Вовика засверкали, как фонари, а руки задрожали. Он всегда начинал нервничать к концу рассказа и сильно действовал на Петьку, да и на меня, ей-ей. – Суки! – закричал Петька по адресу самураев. – Суки они и есть, – зашипел Вовик. – Понял, как они нейтралитет держали, дешевки! – Давай дальше, – еще сдерживаясь, сказал я, хотя знал, что будет дальше: Вовик бросится в трюм и своим телом закроет пробоину. – Дальше, значит, было так, – мужественным голосом сказал Вовик и стал закуривать. Тут, в этом месте, он закуривает долго-долго, прямо все нервы из тебя выматывает. – Вот они где, полюбуйтесь, – услышали мы голос и увидели прямо над нами Осташенко, инспектора из портового управления. С ним подошел тот инженер, что выписывал нам наряд в этот склад. – Так, значит, да? – спросил Осташенко. – Вот так, значит? Таким, значит, образом? Не люблю типов, что задают глупые вопросы. Что он, сам не видит, каким, значит, образом? – Перекур у нас, – сказал я. – Водочкой, значит, балуетесь, богодулы? Кают-компанию себе устроили? – Кончайте вопросы задавать, – сказал я. – Чего надо? – Вам, значит, доверие, да? А вы, значит, так? Тогда я встал. – Или это работа для моряков? – закричал я, перебираясь через ящики поближе к Осташенко. – Мать вашу так, как используете квалифицированные кадры?! Инженер побледнел, а Осташенко побагровел. – Ты меня за горло не бери, Костюковский! – заорал он на меня. – Ты тут демагогией не занимайся, тунеядец! И пошел: – На судно захотел, да? На сейнерах у нас сейчас таким, как ты, места нет, понял? На сейнерах у нас сейчас только передовые товарищи. А твои безобразия, Костюковский, всем уже надоели. Так, смотри, и из резерва спишем… – Чуткости у вас нет, – попытался взять я его на понт. Ух ты, как взвился! – Чуткость к тебе проявляли достаточно, а что толку? Не понимаешь ты человеческого отношения. Тебе что – абы зенки пялить! С «Зюйда» тебя списали, с плавбазы тоже, на шхуне «Пламя» и трех месяцев не проплавал… – Ну ладно, ладно, – сказал я, – спокойно, начальник. Мне не хотелось вспоминать о шхуне «Пламя». – Ты думаешь, так тебе просто и пройдет эта история с каланами? – понизил голос Осташенко, и глаза у него стали узкими. – Эка, вспомнили, – свистнул я, но, честно говоря, стало мне вдруг кисло от этих его слов. – Мы все помним, Костюковский, решительно все, имей это в виду. Подошел Вовик. – Простите, – сказал он инженеру, – вы нам дали на очистку этих авгиевых конюшен три дня и три ночи, да? Кажется, так? – Да-да, – занервничал инженер. – Три рабочих смены, вот и все. Да я и не сомневаюсь, что вы… это товарищ Осташенко решил проверить… – Завтра к концу дня здесь будет чисто, – картинно повел рукой Вовик. – Все. Повестка дня исчерпана, можете идти. Когда начальники ушли, мы вернулись в свое «купе», но настроение уже было испорчено начисто. Выпили мы и закусили по следующему кругу, но без всякого вдохновения. – А чего это он тебя каланами пугал? – скучно спросил Вовик. – Да там была одна история у нас на шхуне «Пламя», – промямлил я. – А чего это такое – каланы? – спросил Петька. – Зверек такой морской, понял? Не котик и не тюлень. Самый дорогой зверь, если хочешь знать. Воротник из калана восемь тыщ стоит на старые деньги, понял? Ну, стрельнули мы с одним татарином несколько штучек этой твари. Думали во Владике барыгам забодать. – А вас, значит, на крючок? – усмехнулся Вовик. Вот оно, подошло. Шибануло. Мне стало горячо, и в сердце вошел восторг. – Хотите, ребята, расскажу вам про этот случай? Мне показалось, что я все смогу рассказать, подробно и точно, и во всех выражениях, как Вовик. Как ночью в кубрике мы сговаривались с татарином, а его глазки блестели в темноте, как будто в голове у него вращалась луна. Потом – как утром шхуна стояла вся в тумане, и только поверху был виден розовый пик острова. Как мы отвязывали ялик и так далее, и как плавают эти каланчики, лапки кверху, и какие у них глаза, когда мелкокалиберку засовываешь в ухо. |