Онлайн книга «Апельсины из Марокко»
|
Конечно, мы были приглашены на новоселье. Мы очень монтировались, как говорят киношники, со всем интерьером. Как ни странно, начальники и их жены тоже хорошо монтировались. Одну я сделал ошибку: пришел в пиджаке и галстуке. Сергей мне прямо об этом сказал: чего, мол, ты так церемонно, мог бы и в свитере прийти. Действительно, надо было мне прийти в моем толстом свитере. Сергей обносил всех кофе и наливал какой-то изысканный коньячок, а начальники, в общем-то милые люди, вежливо всему удивлялись и говорили: вот она, молодежь, все у них по-новому, современные вкусы, но ничего, дельная все-таки молодежь. Ужасно меня смешат такие разговорчики. Когда мы снова вошли в столовую уже с апельсинами в руках, Сергей сидел один. Мы подошли и сели к нему за стол. Он был мрачен, курил сигарету «Олень», на столе перед ним стояла недопитая рюмка, рядом лежал тихо пиликающий приемник, а возле стола на полу валялись кожаная куртка и яйцевидный шлем. Бог его знает, что он думал о себе в этот момент, может быть, самые невероятные вещи. Он дал нам возможность полюбоваться на него, а потом стал греть Катины руки. – Доволен? – сказал он мне. – Доказал мне, да? Высек меня, да? – Угости меня чем-нибудь, Сережа, – попросил я. – Пей. – Он кивнул на бутылку. Я выпил. – Женщине сначала наливают. – Моя ошибка, – сказал я. – Давай, значит, так: ты грей женщине руки, а я буду наливать женщине. Он выпустил ее руки. – Удивляешь ты меня, Калчанов. Катя подняла рюмку и засмеялась, сузив глаза. – Он тебя еще не так удивит, подожди только. Сегодня день Калчанова, он всех удивляет, а завтра он еще больше всех удивит. – Катя, – сказал я. – Ты ведь думаешь, он просто так, – продолжала она, – а он не просто так. Он талант, если хочешь знать. Он зодчий. Я молчал, но мысленно я хватал ее за руки, я умолял ее не делать этой вивисекции, не надо так терзаться, молчи, молчи. – Это ведь только так кажется, что ему все шуточки, – продолжала она. – У него есть серьезное дело, дело его жизни… – Неужели в самом деле? – поразился Сергей, с удовольствием помогая Катиному самоистязанию. – Конечно. Он дьявольски талантлив. Он талантливей тебя, Сережа. Сергей вздрогнул. – Пойдем-ка танцевать, – сказал я, встал и потащил ее за руку. – Ты зачем это делаешь? – спросил я, обнимая ее за талию. Она усмехнулась. – Пользуюсь напоследок правом красивой женщины. Скоро я стану такой, что вы все со мной и разговаривать не захотите. От нее пахло апельсиновым соком, и вся она была румяная, юная, прямо пионервожатая из «Артека», и ей очень не шел этот тон «роковой женщины». Мы затерялись в толкучке танцующих, казалось, что нас никто не видит, казалось, что за нами никто не наблюдает, и мы снова неумолимо сближались. Крутился перевернутый фужер на проигрывателе, края пластинки были загнуты вверх, как поля шляпы, но все-таки звукосниматель срывал какие-то хриплые, странные звуки. Я не мог различить ни мелодии, ни ритма, не разбирал ни слова, но мы все-таки танцевали. – Успокоилась? – Да. – Больше этого не будет? Я отодвинулся от нее, насколько позволяла толкучка. – Давай, Катерина, расставим шашки по местам, вернемся к исходной позиции. Этот вариант не получается, все ясно. – Тебе легко это сделать? – Ну конечно. Все это ерунда по сравнению с теми задачами, которые… Точка. Ведь ты сама сказала: у меня есть большое дело, дело моей жизни. – А у меня есть прекрасная формула: «но я другому отдана и буду век ему верна». И кроме того, я преподавательница русского языка и литературы. – Ну, вот и прекрасно! – Обними меня покрепче! Без конца повторялась эта загадочная пластинка, ее ставили снова и снова, как будто весь зал стремился к разгадке. – Этот вечер наш, Колька, договорились? А завтра – все… Не каждый день приходят сюда пароходы с апельсинами. Горит пламя – не чадит, Надолго ли хватит? Она меня не щадит, Тратит меня, тратит… Я вспомнил тихоголосого певца, спокойного, как астроном. Мне стало легче от этого воспоминания. Жить не вечно молодым, Скоро срок догонит, Неразменным золотым Покачусь с ладони… Я построю города, и время утечет. Я сбрею бороду и стану красавцем, а потом заматерелым мужиком, а потом… Есть смысл строить на земле? Есть смысл? Потемнят меня ветра, Дождиком окатит. А она щедра, щедра, Надолго ли хватит… А пока мы еще не знаем печали, не знаем усталости, и по темному узкому берегу летят наши слепящие фары, и наши пузатые самолеты, теряя высоту, опускаются на маленькие аэродромы, и в шорохе рассыпающихся льдин, гудя сиренами, идут в Петрово и Талый ледоколы, и вот приходит «Кильдин», и мы с Катей танцуем в наш первый и последний вечер, а что здесь было раньше, при жизни Сталина, помни об этом, помни. Катя была весела, как будто действительно поверила в эту условность. Она, смеясь, провела меня за руку к нашему столу, и я тоже начал смеяться, и мы очень удивили Сергея. – Ты не джентльмен, – резко сказал он. Пришлось встать и с благодарностью раскланяться. Какой уж я джентльмен? Сергей изолировался от нас, ушел в себя, и я, подстраиваясь под Катину игру, перестал его замечать, придвинулся к ней, взял ее за руку. – Хочешь знать, что это такое? – Да. – Если хочешь знать, это вот что. Это – душное лето, а я почему то застрял в городе. Я стою во дворе десятиэтажного дома, увешанного бельем. На зубах у меня хрустит песок, а ветер двигает под ногами стаканчики из-под мороженого. Мне сорок лет, а тебе семнадцать, ты выходишь из-под арки с первыми каплями дождя. – Простите, керя, – кто-то тронул меня за плечо. Я поднял голову. Надо мной стоял здоровый парень с пакетом апельсинов в руках. Это был один из дружков Виктора Колтыги, один из партии Айрапета. |