Онлайн книга «Апельсины из Марокко»
|
Лампочка раскачивалась, и тени наши метались по стенам и по потолку, огромные и странные. Мы стояли и смотрели друг на друга. Нас разделял метр. – Хорошо бы еще цветы, а? – пробормотал я. – А? Цветы бы еще сюда, ты не находишь? Бумажные, огромные… – Бумажные – на похоронах, – прошептала она. – Ну да, – сказал я. – Бумажных не надо. Лесные фиалки, да? Вот фиалки лесные. Считай, что они здесь. Вся комната полна ими. Считай, что это так. Я поймал лампочку и, обжигая пальцы, вывернул ее. Несколько секунд в кромешной темноте прыгали и расплывались передо мной десятки ламп, и тени качались на стене. Потом темнота успокоилась. Потом появились синие окна и темная Катина фигура. Потом кофта ее выступила бледным пятном, и я увидел ее глаза. Я шагнул к ней и обнял ее. – Нет, – отчаянно вырываясь, сказала она. – Это неправильно, – шептал я, целуя ее волосы, щеки, шею, – это не по правилам. Твой девиз – «да». Мне ты должна говорить только «да». Ты же это знаешь. Она сильно, резко отворачивала свое лицо. Она вся стала в моих руках сильной, твердой, упругой, уходящей. Мне казалось, что я ошибся, что я поймал в темноте какое-то лесное животное, козу или лань. – Калчанов, ты подонок! – крикнула она, и я ее тут же отпустил. Я понял, что она имела в виду. – Да-да, я подонок, – пробормотал я. – Я все понимаю. Как же, конечно… Прости… Она не отошла от меня. Глаза ее блестели. Она положила мне руку на плечо: – Нет, Колька, ты не понимаешь… ты не подонок… – Не подонок, правильно, – сказал я, – сорванец. Колька-удалец, голубоглазый сорванец, прекрасный друг моих забав… Отодрать его за уши… – Ах! – прошептала она и вдруг прижалась ко мне, прильнула, прилепилась, обхватила мою голову, и была она вовсе не сильной, совершенно беспомощной и в то же время властной. Вдруг она отшатнулась и, упираясь руками мне в грудь, прошептала таким голосом, словно плакала без перерыва несколько часов: – Где ты раньше был, Колька? Где ты был год назад, черт? В это время хлопнула дверь и в комнату кто-то вошел, споткнулся обо что-то, чертыхнулся. Это был Стаська. Он зажег спичку, и я увидел его лицо с открытым ртом. Он смотрел прямо на нас. Спичка погасла. – Опять эта бородатая уродина куда-то смылась, – сказал Стаська и, громко стуча каблуками, вышел из комнаты. – Зажги свет, – тихо сказала Катя. Она села на кровать и стала поправлять прическу. Я пошел и долго искал лампочку, почему-то не находил. Потом нашел, взял ее в ладони. Она была еще теплой. «Да, – подумал я. – Катя, Катя, Катя! Нет, несмотря ни на что, невзирая и не озираясь, и какое бы у тебя ни было лицо, когда я зажгу свет…» – Что ты стоишь? – спокойно сказала она. – Вверни лампочку. Лицо у нее было спокойное и ироническое. Она вдруг посмотрела на меня искоса и снизу так, как будто влюбилась в меня с этого, как бы первого взгляда, как будто я какой-нибудь ковбой и только что с дороги вошел сюда в пыльных сапогах, загорелый, видавший виды. – Катя, – сказал я, но она уже надевала парку. Она подняла капюшон, задернула «молнию», надела перчатки и вдруг увидела проект. – Что это?! – воскликнула она. – Ой, как здорово! – Катя, – сказал я. – Ну хорошо… Ну боже мой… Ну что же дальше? Но она рассмотрела проект. – Какой дом! – воскликнула она. – Потрясающе! Я ненавидел свой проект. – Топ-топ-топ, – засмеялась она. – Это я иду по лестнице… – Там будет лифт, – сказал я. – Это твоя работа? – спросила она. – Нет, это Корбюзье. Я закурил и сел на кровать. – Послушай, – сказал я. – Ну хорошо… Я не могу говорить. Иди ко мне. – Перестань! – резко сказала она и подошла к двери. – Ты что, с ума сошел? Не сходи с ума! – Для тебя у меня нет ума, – сказал я. – Ты идешь к Сергею? – спросила она. – Я иду к Сергею, – сказала она. – Ну? – И она вдруг опять, опять так на меня посмотрела. – Считаю до трех, Колька, – по-дружески засмеялась она. – Считай до нуля, – сказал я и встал. «Ну хорошо, разыграем еще один вечер, – думал я. – Еще один фарс. Поиграем в „дочки-матери“, прекрасно. Какая ты жалкая, ведь ты же знаешь, что наш пароль – „да“!» Мы вышли из дому. Она взяла меня под руку. Она ничего не говорила и смотрела себе под ноги. Я тоже молчал. Скрипел снег, и булькал коньяк у меня в карманах. На углу главной улицы мы увидели Стаську. Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, и читал газету, наклеенную прямо на стену. В руках у него был его докторский чемоданчик. – Привет, ребята, – сказал он, заметив нас, и ткнул пальцем в газету. – Как тебе нравится Фишер? Силен, бродяга! – Ты с вызовов, да? – спросил я его. – Да, по вызовам ходил, – ответил он, глядя в сторону. – Одна скарлатина, три катара, обострение язвы… – Пошли к Сергею? – Пошли. Он взял Катю под руку с другой стороны, и мы пошли втроем. С минуту мы шли молча, и я чувствовал, как дрожит Катина рука. Потом Катя заговорила со Стаськой. Я слушал, как они болтают, и окончательно уже терял все нити, и меня заполняла похожая на изжогу, на сильное похмелье пустота. – Просто не представляю себе, что ты врач, – как сто раз раньше, посмеивалась над Стасиком Катя. – Я бы к тебе не пошла лечиться. – Тебе у психиатра надо лечиться, а не у меня, – как всегда, отшучивался Стаська. Мы вошли в дом Сергея и стали подниматься по лестнице. Стаська пошел впереди и обогнал нас на целый марш. Катя остановилась, обняла меня за шею и прижалась щекой к моей бороде. – Коленька, – прошептала она, – мне так тошно. Сегодня у меня был Чудаков, и я послала с ним Айрапету белье и варенье. Ты понимаешь, я… |