Онлайн книга «Черный Янгар»
|
– Уходи, – ответила я, поднимая шерсть на загривке. А он лишь рассмеялся нехорошим лающим смехом: – Хийси! Я видела его. И кривоватое лицо. И рубаху, надетую наизнанку, подпоясанную плетеным ремешком. И драные на коленях штаны. На левую ногу брухва был бос, на правой же носил изрядно прохудившийся продранный сапог. Он осклабился. Чует меня. И знает, сколь молода я. Слаба. А он… Его окружали обрывки нитей. Брухва жил долго, верно, вторую сотню лет разменял. И людей водил по незримым запретным тропам. Взамен брал плату невысокую. Легкие сны. И толика радости. Свет в чужих глазах. Смех и страх. Стон или крик. Боль. Слезы. Счастье и горе. Ничем старый паук не брезговал. И я, тряхнув головой, зарычала. А брухва погрозил мне посохом. И в следующее мгновение исчез. – Кейсо! – Я вдруг поняла, что произойдет дальше. – Кейсо, надо уходить! Мой лес сонно заворочался, застонал, раскрываясь перед чужой силой. Рваными дырами поползли снега, обнажая черную землю. А та поспешила выбросить редкую зелень молодой травы. Но не прошло и минуты, как пожухла трава, посерела, стала пылью. Брухва спешил тянуть силу. И я, отчаянно пытаясь выиграть мгновения, рвала его плетение. Но где мне устоять перед хозяином дорог? Выбравшись из башни, которая сама, казалось, пошатнулась, накренилась, готовая рухнуть, превратиться в груду камней, я вдыхала раскаленный воздух. Пила его, черпала чужую волю, грязную, как вода в сточной канаве. – Хийси… – шипел старик, раскидывая плети чужих воспоминаний. Девочка бежит по горячим камням, смеется, тянет руки… Жмурится старик, ловит последние капли осеннего тепла. Дни его сочтены, но он счастлив… Женщина, задумавшись, смотрится в озеро, гадает, куда ушло то, прежнее отражение, в котором она была молода и прекрасна… Сотни лиц и тысячи украденных мгновений, за каждым из которых мне мерещится кривая харя брухвы. И снова слышу шепот его: – Хийси… слабая… Слабая. Я отказалась убивать и лишилась той силы, которая отпугнула бы его и любую иную нежить. Теперь незнакомые люди, запертые в памяти брухвы, пожранные им, окружали меня. За каждым – путь. И сколько же их? Раскинулись дороги, сплелись змеиным клубком, ползут, меняются, зовут меня ступить. Всего лишь шаг, Аану, один-единственный шаг… Где ты хочешь оказаться? В Лисьем логе? Помнишь овраг за поместьем, тот самый, с ручьем на дне? Ты еще пускала палочки-кораблики с парусами из зеленых листьев. Стены оврага поросли густой травой, в ней удобно было прятаться. И ты пряталась. Целый день проводила там, на дне, не чувствуя ни голода, ни жажды. Или вот конюшня. Сытное тепло, запах лошадей и сена. Голубиное воркование под самой кровлей. И колючая солома, в которую ты зарываешься, словно в перину… Сделай шаг, Аану. Узорчатая тропа сама ложится под ноги. – Нет! Я переступаю через нее и едва не касаюсь другого пути. Чужой? Но хочешь, твоим станет? Судьбу тоже украсть можно. И разве не мечтала ты хоть раз оказаться на месте сестрицы? Чтобы тебя любили так же, как любят ее? Решайся, Аану. И окажешься во дворце кёнига, любимой его женой. – Нет. Подумай, Аану. Роскошь нарядов вместо медвежьей шкуры. И драгоценные камни в волосах. Золото и серебро, несметные богатства у ног твоих. Власть. – Нет! И тропа сворачивается. А брухва шипит уже раздраженно: – Хийси! Он бросает под ноги третью дорогу. И в нос вновь шибает запахом гнили. – Иди, – велит старик, тень которого видна мне. – Твоя. Если не побоишься. Хранитель путей не лжет. И я касаюсь босой ступней камня. Какой холодный… И не камень вовсе уже – песок. Белый, речной, ракушки проглядывают. Куда ни глянь – песок. Он добирается до ограды, сработанной кузнецами. А я разглядываю железные прутья, каждый – с два моих пальца толщиной. На вершинах их – острые пики. А на пиках – человеческие и звериные головы. Мухи жужжат, вьются над ними. Снова падалью тянет. – Ну же, иди! – Брухва уже стоит рядом и тычет посохом в спину. – Погляди, что тебя ждет. Шаг. Песок ласкает стопы, нагрелся на солнышке. И, присев, я зачерпываю горсть его, чтобы тут же позволить стечь сквозь пальцы. Надо же, я снова чувствую тепло. – Ну-ну, глупая хийси. Глупая? Пускай себе. За оградой – скамьи, а на скамьях – люди. Замерли. – Это пока. От удара посоха брухвы мир вздрагивает и люди оживают. Меня оглушают крики, свист… Что с ними? Это не ненависть, но лица искажены. И пахнет от людей безумием. Оно одно на всех, словно волна накрыла толпу, заставляя ее двигаться в едином порыве, подаваться вперед и отступать. Визжать. Плеваться. Швырять огрызками и гнилью. – Азарт! – Брухва облизывает губы. Язык у него синий, распухший, как у утопленника. – Вкусно… будет вкусно. Он молодеет, напиваясь этой заемной силой, а я отворачиваюсь и оказываюсь у самых ворот, которые медленно открываются. И толпа замирает в каком-то жадном предвкушении. Слышу скрип ворота и хриплое дыхание рабов, этот ворот вращающих. Гудение веревки. Совокупный вздох толпы. И шелест песка под ногами. – Он здесь, чтобы убить тебя. – Брухва пятерней разбирает спутанные волосы. – Если, конечно, ты не убьешь его, хийси. Человек в железном панцире, начищенном до блеска. В нем, как в зеркале, отражаюсь я. Медведица? Девушка в медвежьей шкуре, слишком тонкой, чтобы защитить от удара. А человек ударит. Он уже поднял копье, и листовидный наконечник его ищет цель. – Сначала ранит, – деловито замечает брухва. – Почему? Мой убийца знаком мне. Подпаленные волосы его заплетены в три косы, а рыжеватая борода украшена алыми ленточками. В левом ухе сверкает зеленый камень. Гирко. Он явился рассчитаться за пережитый страх, и толпа приветствует его криками, хлопками, свистом. – Почему им нужно зрелище? Это же люди. Копье замирает, чтобы слететь с ладони. И я чувствую боль. Кровь из рассеченного плеча хлынула в песок. А Гирко скалится: он будет убивать меня медленно. |