Книга Искра жизни, страница 87 – Эрих Мария Ремарк

— Пошли, Эфраим!

Они присели у края барака, невидимого охранникам.

— Поскорее здесь переоденься, — прошептал Левинский. — Чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Давай сюда свою куртку и штаны!

Бергер разделся. Он был похож на призрачного арлекина на фоне неба. Принимая неожиданный набор белья, он получил и доходящие до икр дамские подштанники. Он еще натянул на себя с глубоким вырезом блузку без рукавов.

— Завтра утром включите его в список умерших.

— Да. Начальник блока эсэсовец, его не знает. А со старостой блока мы уж как-нибудь разберемся.

Левинский незаметно ухмыльнулся.

— Вы все это здорово провернули. Пошли, Бергер.

— Значит, все же транспорт, — произнес Розен, выглядывая из-за спины Бухера. Зульцбахер был прав. Не надо было затевать говорильню о будущем. Это приносит беду.

— Ерунда! Нам дали поесть. Бергер вне опасности. Нет уверенности, исполнит ли Нойбауэр полученный приказ. Ты что, требуешь гарантий на годы?

— Бергер вернется? — спросил кто-то из сидевших сзади Пятьсот девятого.

— Он вне опасности, — горько заметил Розен. — В транспорт уже не попадет.

— Заткни глотку! — резко бросил Пятьсот девятый и обернулся. Сзади него стоял Карел. — Разумеется, он вернется, Карел, — сказал Пятьсот девятый. — Почему ты не в бараке?

Карел пожал плечами.

— Я думал, у вас есть немного кожи, чтобы пожевать.

— Вот здесь кое-что повкуснее, — проговорил Агасфер. — Он отдал свой кусочек хлеба и морковку. Агасфер приберег это для Карела.

Карел стал очень медленно есть. Мгновение спустя, почувствовав на себе чужие взгляды, он встал и ушел. Когда он вернулся, больше уже не жевал.

— Десять минут, — сказал Лебенталь и посмотрел на свои никелевые часы. — Высокое достижение, Карел. Мне на это потребовалось бы десять секунд.

— Нельзя ли выменять часы на еду, Лео? — спросил Пятьсот девятый.

— Сегодня ночью нельзя ничего выменивать. Даже золото.

— Можно есть печень, — заметил Карел.

— Что?

— Печень. Свежую печень. Если ее сразу же вырезать, она съедобна.

— Откуда вырезать?

— Из мертвецов.

— Откуда ты это знаешь, Карел? — спросил Агасфер через некоторое время.

— От Блатцека.

— Кто это Блатцек?

— Блатцек, в лагере Брюнн. Он сказал, это лучше, чем умереть самому. Покойники умерли, и их все равно сожгут. Он меня многому научил. Он мне показал, как прикидываться мертвым и как надо бежать, если сзади в тебя стреляют: зигзагом, неравномерно, то вскакивая, то припадая. А еще, как найти себе местечко в общей могиле, чтобы не задохнуться и ночью выбраться из груды тел. Блатцек многое умел.

— Ты тоже многое умеешь, Карел.

— Конечно. Иначе бы меня уже не было здесь.

— Это верно. Но давайте поразмышляем о чем-нибудь другом, — предложил Пятьсот девятый.

— Еще надо надеть на покойника вещи Бергера. Это оказалось просто. Покойник не успел окоченеть.

Они наложили на него сверху несколько других трупов. Потом снова уселись на корточки. Агасфер что-то еле слышно бормотал.

— В эту ночь тебе придется много молиться, старик, — мрачно проговорил Бухер.

Агасфер поднял глаза. На мгновение он прислушался к доносившемуся издалека грохотанию.

— Когда убили первого еврея, а суда над убийцами не последовало, они попрали закон жизни, — сказал он неторопливо. — Они смеялись. Они говорили: «Ну что значат несколько евреев для великой Германии?» Они закрывали на это глаза. И вот теперь Бог ниспослал на них за это свою кару. Жизнь есть жизнь. Даже самая маленькая.

Он продолжал свое бормотание. Другие молчали. Становилось прохладнее. Они теснее прижимались друг к другу.

Шарфюрер Бройер проснулся. Еще не стряхнув с себя сон, он включил лампу около кровати. В тот же момент на его столе вспыхнули два зеленых огонька. Это были крохотные электрические лампочки, искусно вмонтированные в глазницы черепа мертвеца. Когда Бройер еще раз щелкнул выключателем, погасли все остальные лампочки — и только череп мертвеца продолжал светиться в темноте. Это был любопытный эффект. Он очень нравился Бройеру.

На столе — тарелка с крошками от пирожного и пустая кофейная чашка. Рядом лежало несколько книг — приключенческие романы Карла Мея. Литературная подкованность Бройера исчерпывалась этим и еще одним скабрезным частным сочинением о любовных похождениях какой-то танцовщицы. Зевая, он встал с постели.

На мгновение он прислушался. В камерах бункера все было спокойно. Никто не позволял себе жаловаться на свою судьбу. Уж Бройер-то внушил заключенным уважение к дисциплине.

Бройер протянул руку под кровать, достал бутылку коньяка и взял со стола бокал. Наполнил его и выпил до дна. Потом снова прислушался. Окно было закрыто, тем не менее до него донеслось громыхание орудий. Он налил еще один бокал и выпил. Затем встал и посмотрел на часы. Было полтретьего.

Бройер натянул сапоги прямо на пижаму. Без сапог обойтись он не мог, потому что с удовольствием пинал узников носком в живот. Без сапог эффект оказывался скромным. В пижаме он чувствовал себя удобно; в бункере было очень жарко. У Бройера угля хватало. В крематории уже ощущалась его нехватка; но Бройер своевременно позаботился о дополнительных запасах для себя.

Он неторопливо прошелся по коридору. В каждой камере было окошко для наблюдения. Бройер не видел в этом необходимости. Он знал свой «зверинец» и гордился этим названием. Иногда он называл его также своим «цирком», в котором отводил себе роль дрессировщика с хлыстом.

Бройер обходил камеры, как любитель вин свои погреба. И подобно знатоку, который выбирает старейшую марку вина, Бройер решил заняться сегодня своим самым старым «постояльцем». Это был Люббе из седьмой камеры. Бройер отпер ее.

Камера поражала малыми размерами и невыносимой духотой: несуразно огромная батарея центрального отопления была открыта на всю мощь. К трубам за руки и за ноги был прикован человек. Он висел без сознания почти над самым полом. Некоторое время Бройер разглядывал его; потом принес из коридора лейку с водой и попрыскал на узника, как на увядшее растение. Попавшая на трубы отопления вода зашипела и испарилась. Люббе не пошевельнулся. Бройер отстегнул цепи. Подпаленные руки опали вниз. Бройер вышел с лейкой в коридор, чтобы еще раз набрать воды, но остановился. Через две камеры за дверью кто-то застонал. Он отставил лейку в сторону, отпер вторую камеру и неторопливо вошел. Сначала послышалось бормотание, потом раздались глухие шорохи, напоминавшие пинки ногами; затем грохот, дребезжание, удары, толчки, потом вдруг пронзительные крики, медленно переходившие в предсмертные хрипы. Еще несколько глухих ударов, и Бройер вышел. Его правый сапог был мокрым. Он налил воды в лейку и не спеша вернулся в седьмую камеру.