Онлайн книга «Смех Дракона»
|
Еще минута, понял я, и напружу в штаны. – Извини, Вадя. По молодости, по глупости… Помнишь, я тебя яблоками угощал? – Угощал он. Ты яблок терпеть не мог. А бабушка тебе в портфель вечно яблочко сует… Барином хотел выглядеть? Бедного Карлика Носа подкармливал? Я-то по монетке копил, ничего не покупал – все мечтал у тебя рубль выиграть… – Ну прости меня, подлеца! Хочешь, я тебе коньячка поставлю? На те два пятнадцать хорошие проценты наросли! – Не хочу. – Столько лет сердишься? Мужик вдруг поднял голову: – Нет, Тюпа. Больше не сержусь. – Ну и ладушки. Может, все-таки коньячок? – Вот уже три месяца и шесть дней как не сержусь… Он шагнул вперед и изо всех сил ударил меня кулаком в живот. Как я не обмочился, не знаю. Под ложечкой полыхнула сверхновая. В глотку забили тугой кляп, воздух из тамбура выкачали дьявольской помпой. Я давился, тщетно пытаясь вдохнуть. Слезы текли из глаз. Согнувшись в три погибели – в пять! шесть! десять погибелей! – я беззвучно проклинал Вадьку, школу, детство, собственную тупую хитрость, о которой и думать забыл. Вот сейчас Карлик Нос добавит мне по загривку, и буду я валяться на казенном полу, смешной и жалкий… Нет, Вадим Носов не стал добивать Тюпу. Вместо этого он, хихикнув с отчетливо садистской интонацией, вернулся обратно в туалет и закрыл за собой дверь. Плохо понимая, что делаю, я вцепился в ручку, рванул на себя, не давая Вадьке запереться – хрипящий, плачущий, полумертвый, какой угодно, я буду рвать его зубами, бить головой об унитаз, или, получив вторую плюху, лягу трупом на резиновый коврик… В туалете никого не было. Мотая головой, я присел на край унитаза. Дыхалка мало-помалу восстанавливалась. Наверное, синяк будет. Сволочь Вадька, как засадил… Думать о том, куда он делся, не хотелось. Ой, как не хотелось об этом думать! Встав, я облегчился, кряхтя и охая. Умылся холодной водой, остервенело дергая «пиптик» крана. Вытер руки туалетной бумагой – рулончик ее притулился в жестяном боксе. И увидел газету. Свернутая в мятую трубку, сложенная пополам, газета лежала на полочке для мыла. Текст с краю кто-то взял в рамочку, обведя красным фломастером. Жирная линия походила на кровь, вытекшую из разбитого носа. Я развернул. «Популярный радиоведущий Вадим Носов погиб в автокатастрофе. Он разбился на трассе Киев-Харьков, неподалеку от г. Полтавы, возвращаясь домой. Авария произошла около шести часов утра. В условиях плохой видимости из-за тумана "Chevrolet Aveo", которым управлял Носов, вылетел на полосу встречного движения и столкнулся с микроавтобусом "Фольксваген Транспортер". От полученных травм Носов скончался на месте. Водителя микроавтобуса доставили в больницу с переломами ног…» «Вечерний Харьков» за восьмое июня сего года. «Вот уже три месяца и шесть дней как не сержусь…» * * * – Вы ужасно выглядите! – всполошился Рафаил Модестович. – На вас лица нет! Сереженька, выпейте капельку, вам крайне необходимо… Не возражая, я заглотил коньяк, как воду. – Седалгинчику? Мокрое полотенечко на голову? – Изыди, – буркнул я. Рафаил Модестович просиял: – И впрямь, что это я? Человека бьют в живот, а я лечу ему голову… Вы только не волнуйтесь, Сереженька… – А я и не волнуюсь. – Вот и не волнуйтесь. – Не волнуюсь. Ни капельки. – Ну и славно. Для вас главное – не волноваться… – Я спокоен! Спокоен, черт бы вас всех побрал! – Я вижу, вижу… – Как мумия! Как Будда! Я спокойнее всех спокойных! В купе сунулась проводница: – Мужчины, не шумите! Подъезжаем к Казачьей Лопани. Приготовьте документики… Плюхнувшись на койку, я в гробовом молчании дождался явления погранца. Это оказалась миловидная женщина в «камуфле». Бейдж на груди гласил: «Наливайко Оксана Потаповна». С фотографии, укрепленной в правом углу бейджа, мне улыбалась кто угодно, но только не Оксана Потаповна. Фото было лет на двадцать старше оригинала. И мужского рода; даже с бородой. – Предъявите паспорта… Я предъявил. Оксана Потаповна раскрыла паспорт на первой странице; долго, шевеля ярко накрашенными губами, читала текст. Быстро пролистнула дальше, туда, где была вклеена моя вторая фотография двухлетней давности. Сверила, бегая глазами туда-сюда – я заподозрил, что на снимке выгляжу стервозной блондинкой – и продолжила листать. Никогда не думал, что в моем паспорте столько страниц. Как в Библии, честное слово, или в русско-украинском толковом словаре. Она читала и читала, временами поглядывая на меня с немой укоризной. Пальцы шевелились, лаская бумагу, блестел лаковый маникюр ногтей, длинных и острых, моргали влажные глаза, рот без звука жевал какие-то бесконечные монологи… – Вы только не волнуйтесь, Сереженька, – эхом шепнул Рафаил Модестович, а может быть, это мне только почудилось. – Ничего, бывает… – Сорок семь, – наконец сказала погранчиха. – Что сорок семь? – не понял я. – Всё сорок семь. Сорок семь, и всё. Что ж вы так? И Оксана Петровна оставила наше купе, даже не поинтересовавшись паспортом адвоката. Ее сменил таможенник – наголо бритый шустрик. Он сиял, словно встретил двух кинозвезд и знал, что без автографа не отпустит добычу живой. – Наркотики? – густым басом спросил шустрик. – Валюта? Драгметаллы? – Ни в коем разе, – откликнулся Рафаил Модестович. Я молча помотал головой. – Оружие? – Мы приличные люди! – возмутился адвокат. – Необработанное перо? Пух? Адвокат развел руками, я же задумался. О пухе меня спрашивали впервые. – Шкуры крупного рогатого скота? Я молчал и не двигался. Но, похоже, таможню не интересовали мои ответы. Шустрик сыпал вопросами: – Купроникель? Нейзильбер? Ниобий? – Нет. – Месть? Ненависть? Идея-фикс? – За кого вы нас держите? – спросил адвокат. – Не за кого, а за что, – поправил шустрик и расхохотался. – Вот так. Показав, за что она нас держит (и каким образом), таможня покинула купе. – Не обращайте внимания, – дал совет Рафаил Модестович. – Хамы. Развлекаются от скуки. Чего им проверять? Все равно никто ничего не вывезет. Много ли с собой заберешь? Ну, воспоминания. Тоже мне, ценность! Национальный, извините, Архивный фонд! К примеру, вы, Сереженька… Вспомнили, как в «трухалку» мухлевали. И что? Грош цена всему: и грешку, и воспоминанию, не в обиду будь сказано… |