
Онлайн книга «Возлюби ближнего своего»
![]() Керн поднялся. Он был еще очень слаб. – Думаю, что из этого ничего не выйдет, – сказал он, – Моя голова не вынесет второго удара. – Ваша голова оказалась достаточно ясной, чтобы выиграть у меня семь шиллингов, – сказал блондин, ухмыляясь. – Вперед! Преодолейте вашу внутреннюю трусость! Дайте заговорить в себе задорной арийской крови! Нанесите удар вашей гуманной еврейской половине! – Я занимаюсь этим уже в течение целого года. – Отлично! Ну, на первый раз мы пощадим голову. Начнем с ног. Главным в боксе является легкость в ногах. Они должны танцевать. И вот так, пританцовывая, вы выбиваете противнику зубы. Как по Ницше. Блондин встал в позицию, согнул немного ноги в коленях и сделал несколько шагов взад и вперед, все время меняя темп. – Попробуйте сделать то же самое. Керн попробовал. Студенты евреи прекратили дискуссию. Один из них, в очках, поднялся. – А меня вы возьметесь потренировать? – спросил он. – Конечно! Снять очки – и за дело! – Блондин похлопал его по плечу. – Заговорила старая маккавейская [7] кровь? Объявились еще два ученика. Остальные участвовать не захотели, но с любопытством наблюдали за происходящим, сидя на нарах. – Два – направо, два – налево! – дирижировал блондин. – Ну, а теперь – к молниеносному курсу! Вы должны снова воспитать в себе жестокость, которую вы не взращиваете уже тысячи лет. Бьет не рука – бьет все тело… Он снял куртку. Другие последовали его примеру. Затем он дал краткое объяснение, как нужно работать телом, и они начали отрабатывать эти движения. Все четверо запрыгали по полутемной комнате. Блондин отечески посматривал на своих потных учеников. – Хорошо! – объявил он спустя некоторое время. – С этим вы познакомились. У вас еще будет время закрепить эти азы в те восемь дней, которые вам придется отсидеть за то, что подстрекали честных арийцев к драке и пытались возбудить в них расовую ненависть. А теперь несколько минут глубоко дышите! Передохните! А я пока покажу вам, как наносить короткий прямой удар – гибкую основу бокса. Он показал прямой удар. Затем взял свою куртку, скатал ее, поднял на уровень лица и заставил их бить по ней. Когда тренировка достигла своего апогея, дверь в комнату открылась. Кальфактор принес миски, от которых шел пар. – Да ведь это… Он быстро поставил миски и закричал в дверь: – Дежурный! Быстрее! Банда продолжает драку даже в полиции! В каморку ворвались двое дежурных. Светловолосый студент спокойно отложил свою куртку в сторону. Четверо учеников быстро спрятались по углам. – Болван! – авторитетным тоном заявил блондин кальфактору. – Глупец! Паршивый тюремный лизоблюд! – Затем он повернулся к дежурным. – То, что вы сейчас видели, – это урок современной гуманности. Ваше появление, господа резиновых дубинок, здесь излишне, понятно? – Нет, – сказал один из дежурных. Блондин с состраданием посмотрел на него. – Физкультура. Гимнастика! Вольные упражнения! Ну, понятно? А это что? Наверно, наш ужин? – Конечно, – подтвердил кальфактор. Блондин наклонился над мисками и с отвращением скривился. – Выкиньте это вон! – набросился он вдруг на кальфактора. Как вы осмелились принести сюда такое дерьмо! Помои – для сына сенатора? Вы что, хотите, чтобы вас понизили в звании? – Он посмотрел на караульных. – Я буду жаловаться! Я хочу немедленно говорить с начальником округа! Сейчас же отведите меня к начальнику полиции! Отец завтра же даст взбучку министру юстиции из-за вашего хамства. Оба караульных уставились на него. Они не знали, как им себя вести, – грубо или осторожно. Блондин смерил их взглядом. – Господин, – промолвил, наконец, старший осторожно, – это обычная тюремная пища. – А разве я – в тюрьме! – Блондин был поистине оскорблен. – Я – под арестом. Разве вы не знаете различия? – Знаем, знаем! – Теперь караульный был явно напуган. – Конечно, вы можете питаться за свой счет. Это ваше право. Если вы дадите деньги, кальфактор может вам привести гуляш. – Наконец-то я слышу разумные слова! – Блондин немного смягчился. – И можно еще пива… Блондин посмотрел на караульного. – Вы мне нравитесь! Я буду ходатайствовать за вас! Как вас зовут? – Рудольф Еггер. – Так держать, Рудольф Еггер! – Блондин достал из кармана деньги и дал их кальфактору. – Две порции гуляша из говядины с картофелем. Бутылку сливянки. Караульный Рудольф Еггер раскрыл рот: – Алкогольные напитки… – …разрешаются, – закончил блондин. – И две бутылки пива: одну – для караульных, другую – нам. – Большое спасибо. Целую руку, – поблагодарил Рудольф Еггер. – Если пиво будет не свежее и не холодное, как лед, я отпилю тебе ногу, – сказал кальфактору сын сенатора. Если оно будет хорошим, сдачу оставишь себе. Кальфактор скривился в улыбке. – Будьте спокойны, господин граф. – Его лицо сияло. – Это же самый настоящий золотой, венский юмор! Появилась еда. Студент пригласил Керна. Тот сначала отказывался. Он видел, как евреи с серьезным видом ели похлебку. – Будьте предателем! Это сейчас модно, – ободрял его студент. – И, кроме того, это еда для картежников. Керн уселся. Гуляш был отличный, а он, в конце концов, не имел паспорта и был к тому же не чистокровным евреем. – Ваш отец знает, что вы здесь? – спросил он. – О, боже! – студент рассмеялся. – Мой отец! У моего отца – магазин хлопчатобумажных тканей в Линце. Керн с удивлением, посмотрел на него. – Мой дорогой, – спокойно сказал студент. – Вы, кажется, еще не знаете, что мы живем в век обмана. Демократия сменилась демагогией. И вот – естественное следствие! Прозит! Он откупорил сливянку и предложил стаканчик студенту в очках. – Спасибо, я не пью, – ответил тот смущенно. – Ну, конечно, не пьете! Мне бы следовало это знать! – Блондин выпил сам. – Вас будут вечно преследовать уже только из-за того, что вы не пьете. Ну, а как мы, Керн? Опустошим бутылку? – Опустошим. Они выпили сливянку и улеглись на нары. Керн думал, что ему удастся поспать, но каждую минуту просыпался. «Черт возьми, что они сделали с Рут, – думал он. – И сколько они меня здесь продержат?» Он получил два месяца тюрьмы. Его обвинили в нанесении увечий, подстрекательстве, сопротивлении государственной власти, повторном нелегальном пребывании в стране, – он был удивлен, что ему не дали лет десять. |