Книга Триумфальная арка, страница 91 – Эрих Мария Ремарк

– Вы позволите? – Хааке указал на стул, где только что сидела Жоан. – Тут больше нет свободных столиков.

Равик кивнул. Он не мог произнести ни слова. Кровь отхлынула. Она убывала и убывала, словно стекала под стул. Тело обмякло, как пустой мешок. Он крепко прижался к спинке стула. Перед ним стояла рюмка с мутной беловатой жидкостью. Он взял ее и выпил. Рюмка показалась тяжелой, но не дрожала в руке. Дрожь была где-то внутри, в жилах.

Хааке заказал коньяк. Старый «финьшампань». По-французски он говорил с сильным немецким акцентом. Равик подозвал мальчишку-газетчика.

– «Пари суар».

Мальчик покосился на вход – там стояла старая продавщица газет. Незаметно сунув Равику сложенную газету, он ловко подхватил монетку и мгновенно исчез.

Он, конечно, узнал меня, подумал Равик. Иначе зачем же он сел? На это я никак не рассчитывал. Теперь остается сидеть на месте и ждать. Надо выяснить, чего он хочет, и действовать сообразно обстоятельствам.

Он развернул газету, пробежал глазами заголовки и снова положил ее на стол. Хааке посмотрел на него.

– Прекрасный вечер, – сказал он по-немецки. Равик кивнул. Хааке улыбнулся.

– А у меня зоркий глаз, верно?

– Очень может быть.

– Я заметил вас, когда вы еще сидели в зале.

Равик ответил вежливо-равнодушным кивком. Его нервы были напряжены до предела. Он никак не мог догадаться, что у Хааке на уме. Неужели ему известно, что он, Равик, живет во Франции нелегально? Впрочем, гестапо может быть информировано и об этом. Только бы выгадать хоть немного времени.

– Я сразу догадался, кто вы, – сказал Хааке. Равик вопросительно посмотрел на него.

– По шраму на лбу, – продолжал Хааке. – Такие шрамы бывают только у корпорантов. Значит, вы немец. Или, во всяком случае, учились в Германии.

Хааке рассмеялся. Равик продолжал спокойно смотреть на него. Это невозможно! Слишком все это нелепо! Почувствовав внезапное облегчение, он глубоко вздохнул – Хааке понятия не имеет, кто он. Шрам на лбу он принял за след студенческой дуэли. Равик рассмеялся. Он смеялся вместе с Хааке. Лишь сжав кулаки, так что ногти вонзились в ладони, он сумел заставить себя перестать смеяться.

– Я угадал? – спросил Хааке, гордый своей проницательностью.

– Попали в самую точку.

Шрам на лбу. Ему разбили голову в гестапо на глазах у Хааке. Кровь заливала глаза и рот. А теперь Хааке сидит перед ним и считает, что все это след невинной студенческой дуэли, да еще кичится своей проницательностью.

Кельнер принес Хааке коньяк. Тот с видом знатока понюхал его.

– Что правда, то правда, – заявил он. – Коньяк у них хорош! В остальном же… – Он подмигнул Равику. – Вся Франция прогнила… Народ-рантье. Жаждут безопасности и спокойной жизни. Фактически они уже сейчас в наших руках.

Равику казалось, что он так и не обретет дара речи. Он боялся, что, едва заговорив, с размаху разобьет свою рюмку о стол, схватит осколок покрупнее и полоснет им Хааке по глазам. Осторожно и как бы через силу он поднял рюмку, выпил ее и спокойно поставил обратно.

– Что это у вас? – спросил Хааке.

– «Перно». Вместо абсента.

– Ах, абсент. Говорят, от него французы становятся импотентами, вы слыхали? – Хааке усмехнулся. – Извините! Я не имел в виду лично вас.

– Абсент действительно запрещен, – сказал Равик. – А «перно» совершенно безвреден. Абсент вызывает бесплодие, а не импотенцию. Потому его и запретили. «Перно» – это анисовая водка. По вкусу напоминает лакричную настойку.

Все-таки я еще могу говорить, подумал он. И даже без особого волнения. Отвечаю на его вопросы гладко и легко. И только где-то глубоко внутри кружится и завывает черный вихрь. На поверхности же все спокойно.

– Вы живете в Париже? – спросил Хааке.

– Да.

– Давно?

– Всегда.

– Понимаю, – сказал Хааке. – Вы натурализовавшийся немец? А родились вы здесь?

Равик утвердительно кивнул.

Хааке выпил коньяк.

– Многие из наших лучших людей тоже родились вне Германии. Заместитель фюрера родился в Египте. Розенберг – в России. Дарре – выходец из Аргентины. Все дело в мировоззрении, не так ли?

– Только в нем, – с готовностью подтвердил Равик.

– Я предвидел ваш ответ. – Лицо Хааке сияло от удовольствия. Он слегка наклонился вперед и, казалось, щелкнул под столом каблуками. – Между прочим, разрешите представиться – фон Хааке.

– Хорн, – не менее церемонно ответил Равик, Это был один из его прежних псевдонимов.

– Фон Хорн? – переспросил Хааке.

– Разумеется.

Хааке кивнул. Он проникался все большим доверием к Равику, видя в нем достойного партнера и единомышленника.

– Вы, должно быть, хорошо знаете Париж, не правда ли?

– Более или менее.

– Вам понятно, что я говорю не о музеях, – Хааке ухмыльнулся с видом великосветского гуляки.

– Понимаю, что вы имеете в виду.

Арийский сверхчеловек, по-видимому, не прочь кутнуть, но не знает, куда ему сунуться, подумал Равик. Если бы только удалось затащить его на глухую окраину, в какой-нибудь отдаленный кабачок, в самый захудалый бордель, мелькнула у него мысль. Лишь бы не помешали…

– У вас тут, надо полагать, есть где поразвлечься? – спросил Хааке.

– Вы недавно в Париже?

– Каждые две недели я приезжаю сюда дня на два, на три. Своего рода контроль. Дело очень важное. За последний год мы здесь многого успели добиться. Все налажено и действует безотказно. Не могу вдаваться в подробности, но… – Хааке рассмеялся. – Здесь каждого можно купить. Продажный народец. Нам известно почти все, что мы хотим знать. И почти не приходится заниматься активной разведкой. Сами доставляют всю информацию. Прямое следствие многопартийной системы. Каждая партия продает остальные, а заодно уж и родину. Измена родине как своеобразная разновидность патриотизма. Лишь бы нажиться. А мы, конечно, не возражаем. У нас здесь масса единомышленников, и притом в самых влиятельных кругах. – Он поднял рюмку и, обнаружив, что она пуста, снова поставил ее на столик. – Они даже не вооружаются. Думают, если они безоружны, то мы ничего от них не потребуем. Знали бы вы, сколь – ко у них самолетов и танков – со смеху помереть можно. Форменные кандидаты в самоубийцы!

Равик внимательно слушал. Он был предельно сосредоточен, но все вокруг него плыло, словно он видит сон и вот-вот проснется. Столики, кельнеры, вечерняя суета, вереницы скользящих автомобилей, луна над крышами, яркие световые рекламы на фасадах домов… И напротив него – словоохотливый тысячекратный убийца, исковеркавший ему жизнь.