Онлайн книга «Ожог»
|
– Кажется, бросил бы все к черту, – легко сказал Фокусов, показывая мне, что он над собой как бы подсмеивается. – Вы не пьете, надеюсь? – спросил я. – Кажется, запил бы, – прошептал он. Мрачность неожиданно прорвалась сквозь все его оборонительные заслоны, и он заглянул мне в глаза, как бы прося не разглашать тайну. Перед нами вдруг возникла черненькая пышечка Зойка-дура. – Суперновость, товарищи! Афанасий получил новую квартиру, и все приглашаются! – Просим, просим! – расслюнявился ее жених, бездарный куплетист Афанасий Восемь На Семь. – Пожалуйста, приходите, только у меня пока есть нечего, господа. Купите чего-нибудь, семужки, икорки, угорька в валюточке, и приходите без церемоний, дом открыт для людей искусства и науки. И вы приходите, и вы… у нас будет царство поэзии… музыка… фанты… легкий флирт… ведь можно же без свинства, правда, товарищи? Он юлил по этой грязной ложе, наступал всем на ноги, заглядывал в глаза, а оказавшись между мной и Фокусовым, забился, затрепетал, словно судак на нересте. Он был пьян, конечно же, не менее трех дней, и от него несло безысходной дурнотой, тем илом, из которого я, как мне казалось, только что вынырнул в здоровый мир, к траве и лошадям, к загорелому спортсмену – конструктору тягачей, к его рыжей потаскухе-жене с ее милыми уловками, в мир, освещенный молодым огнем ревности. Я ткнул Афанасию ладонь под ребро и грубо отшвырнул его от себя. – Академик в своем репертуаре, – проговорил Афанасий с кривой улыбкой. Тут ударил колокол, и лошади пошли. – Аполлон! Аполлон! Ботаника! Ботаника! Весенний Горизонт! – зашумели трибуны. Я сообразил, что не успел и заметить, какой масти моя фаворитка, моя хромая навозница из Раменской МТС. Все же и я завопил заветное имя: – Акробатка! Акробатка! В нижних рядах обернулись на мой крик несколько физиономий. – Во шизик! Акробатку ждет! В следующее мгновение гостеприимный, но мстительный Афанасий сильно влепил мне сзади по правой почке. Я скрючился от боли. Сука такая, почку мне порвал! Я ему под ребро, а он мне в почку! Насилие торжествует. Лев Николаевич! Мадам, вы гладите меня по волосам? Мадам, своей глажкой вы хотите смирить мою боль? Я жду тебя, далекий ветер детства… Не вас, мадам. У вас, я вижу, юбка из ковбойской ткани. Можно высморкаться? Вы невеста ковбоя? Я – ковбой! Мадам, возьмите мое ружье и отомстите за Ринго Кида… Пока я так фантазировал, сидя на корточках и скрипя зубами от боли, Афанасий рыдал на моем плече, а рев трибун нарастал, как будто ТУ-104 газовал на взлетной дорожке. Боль ушла, и я выпрямился как раз в тот момент, когда пятнистая мокрая Акробатка, вытянув шею, пересекала линию финиша. Остальные лошади, грозные фавориты, безобразной кучей волоклись метрах в пятидесяти позади. Что там произошло с этой кобылкой или с остальными лошадьми, я так и не узнал, да это меня теперь уже и не интересовало. Удар гнусного Афанасия выбросил Золушку с первого бала на кухню. Все здоровое, спортивное, любовное стремительно унеслось в глубину и застыло там в рамочке, словно небольшая картина, на которую никто не обращает внимания. Я уже хохотал, как безумный, запихивая в глотку Марчелло его японские очки; хохотал, как безумный, увидев на табло сумму своего выигрыша – 2680 рублей 97 копеек; хохотал, как безумный, тиская своего лучшего друга и будущего соавтора, Афанасия; хохотал, как безумный, подлезая к его невесте Зойке-дуре с гнусным предложением; хохотал, как безумный, получив ее согласие; хохотал, как безумный, хлеща коньяк, принесенный мне, триумфатору, из буфета; хохотал, как безумный, направляясь в кассу, окруженный толпой восторженных поклонников; хохотал, как безумный, получая деньги; хохотал, как безумный, засовывая их за пазуху и туго затягивая ремень, чтобы не пропала ни одна копеечка. – Чтобы не пропала ни одна копеечка, – пояснил я своим поклонникам, хохоча, как безумный. – Полагается с такого выигрыша дать что-нибудь кассирше, – сказал Марчелло, стараясь сдержать брезгливую гримасу. – Не дам ни копеечки! – вновь захохотал я, как безумный. – Я ей лучше потом по почте пришлю. Дайте мне ваш адрес, сударыня! Я посмотрел в окошечко на кассиршу и вскрикнул от радости – это была моя любимая Нина Николаевна из метро. Она смотрела на меня с мягкой осенней улыбкой и узнавала, узнавала меня, моя прелесть. – Здравствуйте, Сергей Владимирович, – сказала она своим милым голосом, и хотя назвала она другое имя, но обращалась-то она ко мне, именно. – Почему же вы не в метро, Ниночка? – вскричал я. – Здесь работа интереснее, – смущенно пояснила она, – более творческая. – Понимаю, понимаю, – торопливо закивал я. – Значит, живы, значит, не умерли, значит, ложь… Рука моя потянулась за пазуху, но почему-то остановилась. – Вам деньги нужны, Нина Николаевна? – Как хотите, Сергей Владимирович… – Я вам все-таки по почте пришлю. Дайте мне, пожалуйста, ваш адрес. – Мой адрес всегда «до востребования, Главпочтамт». Вы мне денег не присылайте, если не хочется, а лучше просто напишите, когда выпишетесь из больницы. – Да я в больницу и не собираюсь, Нина Николаевна! – Вот и хорошо, я очень рада, – тихо улыбнулась она и склонилась к своим бумажкам, начала что-то подсчитывать. – На все воля Божия, – еле слышно произнесла она, и я вдруг с ослепительной ясностью понял, что она имеет в виду не слепую судьбу, а живого и умного Бога. Да что это со мной? До какой низости я скатился? Давно ли я пью? Давно ли я стою босыми ногами на полу с кучей липких денег за пазухой? Окошечко закрылось овальным щитком, а на плечи мне бросилась с разгона резиновыми титьками Зойка-дура. – Говорят, что кто-то еще сыграл твою комбинацию! – завизжала она. – Иначе ты получил бы больше пяти кусков! Конечно, я знал, что он где-то здесь, неизвестный друг, и не очень удивился, когда в кассовом зале снова взлетели к потолку восторженные вопли. В зал над головами толпы вплывали черные ступни сорок шестого калибра. Неизвестный друг, второй триумфатор, оказался профессором Патриком Тандерджетом, gonoris causa Оксфорда и Праги. Какая радость – мы снова нашли друг друга! – Сегодня босым везет, – говорили вокруг. – Два психа бежали из Кащенки. |