Онлайн книга «Пентхаус»
|
— Incredible, — шепчет мне испанец. — It's like a catharsis, isn't it? — Может, вы оставите нас вдвоем? — спрашивает Таня. Мы повинуемся. Маринка что-то говорит сквозь слезы, но я не могу понять, что. — Если вам интересно, — тихо говорит доктор, когда мы выходим за дверь. — Девушка не беременна. Я смотрю на него, прищурившись. — Это первое, о чем спросила полиция, — говорит испанец виновато. * * * Мы оставили Маринку в слезах. Обещали навестить ее завтра. — Я вас очень люблю, — сказала тогда Маринка. — Вы даже не представляете… Серый «сеат» на первой передаче ползет вниз. Я не привык так ездить. За нами какая-то сволочь гневно мигает фарами. Я не оглядываюсь. Я гляжу на дорогу, щурясь от солнца. Море сияет так, что больно смотреть. Пока Таня с Мариной секретничали, закрывшись в палате, коллега-доктор тоже рассказал мне немало интересного. Оказывается, русский бизнесмен Хорхе (так у них зовется Жорик) звонил к ним в клинику. И даже приезжал. Но его не пускали: по предписанию полиции, он находился под домашним арестом. И раскатывал в это время по всему побережью на своем несуразном белом «рэйнджровере». Точно такой же догоняет нас сейчас. Дорога сворачивает со склона, и ехать становится легче. Справа выстраиваются заборы, сложенные из выжженного солнцем известняка. Из-за заборов тянут ветки громадные вечнозеленые кедры, или как там они зовутся, — разлапистые и неподвижные в душном безветрии. Справа — забор, слева — обрыв. Тяжелый внедорожник висит на хвосте. — Х-хорхе, — шепчу я, почему-то оскалив зубы. — Выбрал, сука, место. Словно услышав, «рэйнджровер» накатывается на нас сзади. Врубает сигнал — тугой и злой, как гудок тепловоза. — Что будем делать? — спрашивает Таня. Я гляжу в зеркало. За рулем он один. Я вижу, как блестит золотая цепочка на его шее. Или мерещится? — Будем с ним беседовать, — отвечаю я. И жму на тормоз. С утробным ревом «рэйнджровер» обходит нас слева и прижимается к обочине. Хлопают дверцы. Он — большой и жирный, как и раньше. В бейсболке, в шортах и в белой футболке с надписью: PUT IN danger Одним словом, это прежний ублюдок Жорик. Только что-то новое появилось в его глазах. Я способен распознавать самые тонкие оттенки безумия, но этот мне еще не знаком. — Привет, Пандорин. — Он кривит свои толстые губы в улыбке. — Примчался, значит? Как «скорая помощь», с мигалками? — Убери машину, — говорю я. — Нам некогда. — Ну, раз такой деловой, тогда отойдем? Вдалеке раскинулось море. Камушки хрустят под ногами. Георгий тяжело дышит и багровеет на глазах: еще бы, у него в «рэйнджровере» — климат-контроль, а здесь — горячее солнце. Горячий песок. Неожиданно он цепко хватает меня за руки. Что-то в этом есть детское и мерзкое одновременно. — Хорошо я встречку организовал, правда ведь? Один звонок — и ты здесь. Я всегда говорил: ты просто золотой пацан. Вот черт, думаю я. Опять он нас перехитрил. — Слушай, Пандорин, — шипит он. — Дело есть к тебе. Пульс бьется в его жирных пальцах. Дрянной пульс, болезненный. — Полегче, — говорю я. — Инсульт словишь, я тебя откачивать не стану. — И это я слышу от доктора? — Я тебе не доктор. У тебя давление сто восемьдесят на сто. Ты все равно скоро сдохнешь. — Сдохну, говоришь? Да я и сам знаю. Жорик надвигается на меня. У нас разные весовые категории. Но и он уже не тот, что раньше, и я не тот. Теперь я фиксирую его запястья. — А ты только порадуешься, когда я сдохну? — не унимается он. — Не, ты скажи. Радоваться будешь, как все вы? Ненавидишь меня? Ну да, ненавидишь. Меня все ненавидят. Да он просто бухой, понимаю я. Он дышит прямо мне в лицо. А сам придвигается все теснее. — Это тебя все любят, Артемчик. Ты же у нас такой умный да красивый. А мне ни одна тёлка за бесплатно не давала. Приходилось… самому брать… рассказать? Ты же любишь… истории на ночь… Он умолкает. Переводит дух. Нет, я не люблю такие истории, но мне нужно довести дело до конца. Это наш последний сеанс. Я больше не стану работать с этим пациентом. Он еще что-то говорит, но мое сознание уже выключается и гаснет. Не сразу, а медленно, как раскаленная спираль калорифера в нашем старом интернате. Гаснет и вытесняется другим сознанием — подростковым, прыщавым, потным, подлым сознанием Жорика. Малолетнего вора и садиста из вонючей девятиэтажки. Однажды вечером он встречает Ленку на улице. Куда-то она идет, кутаясь в куцую курточку, — в магазин? У нее — идиотская юбочка и тонкие ноги в колготках. Ничего еще не заметно, да некому и замечать, никто на нее и не смотрит. Мать послала в магазин, значит, деньги есть? «Че, Смирнова, как дела», — спрашивает он. Он выше ее на голову. «Не трогай меня, — просит она. — Мне больно». А он и не трогает. Просто тянет руку (с грязными ногтями и бородавкой на пальце) и вынимает мятую зеленую трешку из ее кармана. Три советских рубля. На них можно прожить неделю. Но ему все равно. «Скажешь матери, потеряла», — приказывает он. «Я не то ей скажу-у, — ноет Ленка. — Я все расскажу». Удар. Еще удар. «Ничего ты не расскажешь. А то вообще убью», — обещает он. Ленка плачет. Теперь у него есть три рубля. Можно отдать долг за карты. И еще останется. На радостях ему хочется еще чего-нибудь. Сразу всего хочется. «Мать дома?» — спрашивает он, ухмыляясь. Похотливый козел. «Дома, — отвечает она, всхлипывая. — Я ей все расскажу». Еще удар. Сильно, но незаметно: кто-то мимо проходит, какой-то алкаш — хоть и бухой, а может запомнить. Во дворе темнеет, газовая лампочка из-под разбитого плафона светит себе под нос. Вдалеке сосед-автолюбитель копается в моторе «москвича». «Тогда завтра зайду», — обещает он. Когда наступает завтра, он и вправду приходит. Всего-то и нужно — спуститься на два этажа. Он воровато озирается. Но что такое? Почему ее дверь распахнута? Что там за люди в белых халатах? Он отступает в темный угол, где мусоропровод. Но его уже заметили. Хмурый доктор глядит на него из-под очков. Он о чем-то догадывается, этот доктор. То есть, Жорик думает, что он догадывается. И покрывается холодным потом. «А вы здесь зачем, молодой человек?» — спрашивает доктор подозрительно. |