Книга Пентхаус, страница 42 – Александр Егоров

А еще в сумке нашлась крошечная записная книжка с телефонами и неразборчивыми заметками. Между страниц была вложена Маринкина фотография с короткой надписью на обороте:

Т. от М. (тебе от меня:-)

Рядом красным маркером кто-то нарисовал сердечко.

На фотографии Маринка была совсем еще маленькой, лет четырнадцати. Но уже с восхитительной стриженой челкой и независимым взглядом.

Не помню, как я пережил последнюю ночь в Танькиной квартире; я сидел перед выключенным телевизором и — стакан за стаканом — выглотал полбутылки теплого вискаря, купленного в самолете. Надо признать: мне нужно было напиться гораздо раньше.

Была уже глубокая ночь, когда я зачем-то выполз из дома — возможно, собирался дойти до круглосуточного магазина? Не помню. Во дворе было пустынно, пахло помойкой; на спортплощадке темнели чьи-то фигуры и виднелись огоньки сигарет.

Я встал под фонарем и тоже попытался закурить. Обжег палец зажигалкой и даже слегка протрезвел. Ровно настолько, чтобы оглянуться на свет фар.

Тихоходный УАЗ-«буханка» подвалил с правого борта, ворча двигателем.

— Документы предъявите, — велел мне человек в бронежилете (здесь уже стреляют, — подумал я).

И вытащил загранпаспорт.

— Серьезно отдыхаете? — с усмешкой спросил милиционер. — Придется продолжить в отделе.

Вздохнув, я поглядел на Танькины окна. Свет горел. Никого там не было, никто меня не ждал. Иногда, раньше, когда я выбирался ночью за пивом или сигаретами, Танька не отходила от окна, и я видел ее силуэт издали.

— Моя девушка погибла в Испании, — сказал я. — Разбилась на машине. Завтра будут похороны.

— В Испании? — подозрительно спросил человек в бронежилете. Рация у него на поясе включилась и проскрипела что-то.

— На Коста Брава, — уточнил я.

Водитель высунулся из окна:

— Я в новостях видел, — сказал он. — Столкновение. Троих сразу в морг. Все русские.

— А, ты про это, — протянул первый. — Ну да, ну да. Наш клиент тоже евроньюс смотрит. Он культурно отдыхает. Я прав?

— Танька работала в милиции, — выговорил я хрипло. — В инспекции по работе с несовершеннолетними.

Парень в бронежилете помолчал. Повертел в руках паспорт, вернул.

— Идите домой, — посоветовал он угрюмо. — Здесь у нас и без столкновений уже два трупака за ночь. Хоть и не Коста Брава.

Дверца хлопнула. УАЗ, пованивая старинным мотором, тронулся с места. Рубиновые фонари мигнули в темноте и пропали.

Пиво я все-таки купил. И даже успел расстелить себе постель на нашем старом диване. Я еще немного подумал о том, как хорошо было бы вообще ни о чем не думать, а потом мысли начали переплетаться, как корейская лапша, и я уснул. Мне снились похороны. Но все было не так, как произошло на самом деле, и к тому же хоронили кого-то другого; впрочем, не помню.

* * *

Василия Михайлова я узнал сразу. В расшитых золотом одеждах, скорбный, он вышел ко гробу и приступил к чтению. Двое других вторили ему, пятеро или шестеро певчих пели на клиросе. Это была заупокойная служба, трогательная и возвышенная. Свечи трепетали, и неизвестные мне святые сурово глядели на пришедших.

Молодой отец Василий тоже меня заметил, и наши глаза встретились. Певчие как раз смолкли. Не подав и виду, что узнал меня, он прошествовал далее. Он был отрешен от всего мирского, как и подобает священнослужителю, вот разве что тяжелая книга дрогнула в его руках — псалтирь, вспомнил я. Обойдя гроб, отец Василий не спеша перелистнул страницу и запел новый псалом.

Стоя в стороне, я всматривался в Танино лицо, спокойное и просветленное; я никогда не видел Таньку такой, а уж коллеги — и подавно. В этой жизни нам не догрузили ни света, ни покоя.

И вот уже крепкие парни-милиционеры выносят гроб из церкви. Дверцы «газели» захлопываются, и она катится по дорожке в сторону темнеющего леса, туда, где кончаются оградки, кресты и обелиски, где на расчищенной поляне заранее вырыта яма, чистенькая и уютная, а рядом — куча желтого сырого песочка.

Я иду туда пешком.

Даже не оглядываюсь, когда Василий Михайлов нагоняет меня.

— Здравствуйте, Артем, — говорит он. — Наши пути снова пересеклись.

— Здесь все пути пересекаются, — откликаюсь я.

Кругом — кресты, кресты и черные прутья оградок. Вороны на редких березах встречают нас карканьем.

— Вы же знаете, всё происходит не случайно, — замечает отец Василий. — Все в руках Господа. Именно поэтому в жизни так много нежданных встреч и удивительных совпадений.

— Потому что у него руки коротки?

— Не кощунствуйте, — грустно говорит Василий. — Вы подавлены, я знаю. Вам кажется, что все вас покинули и жить более незачем. Но это всего лишь один из путей. Он закрыт, но остаются другие.

Мне остается только усмехнуться.

— Какой вы позитивный священник, — говорю я. — Я еще в тот раз хотел спросить: вы не служили у баптистов?

Василий качает головой отрицательно. Смотрит на меня искоса:

— Что касается удивительных совпадений. Сегодня утром я отпевал знакомого вам Георгия Константиновича. Его похоронили здесь же. Только на VIP-участке.

Я словно врезаюсь в стеклянную дверь. Даже протягиваю вперед руки.

— Вот сволочь, — говорю я, забывшись.

Теперь-то я вспоминаю: там, у ворот, в толпе промелькнули знакомые лица. Один из скорбящих был похож на Вовчика, охранника. Я и раньше-то не любил приглядываться к встречным, а сегодня мне было так хреново, что я даже не поднял глаз. По той же причине, вероятно, я и сам остался неузнанным.

— Таня из-за него погибла, — продолжаю я. — Хорошо, что ваш VIP-участок далеко отсюда.

— Вы так его ненавидите?

— Он ублюдок и убийца. Он и меня убить хотел. Он будет гореть в аду.

Похоже, Василий смущен.

— Мне неприятно это слышать, — говорит он наконец. — Мы многим ему обязаны.

— Ах, так? — Тут я начинаю нервно смеяться. — Позвольте-ка, я сам догадаюсь. Наверно, он ваш приход спонсировал? Свечки ставил? Молился на ночь? Ну и чего же после этого стоит вся ваша религия?

Повернувшись, я продолжаю путь. Молодой отец Василий прибавляет шагу и снова идет вровень. Его ряса развевается по ветру. Со стороны эта сцена похожа на картину Репина.

— Да, он был щедрым, — на ходу говорит Василий. — Но мне казалось, в последние месяцы он искренне обратился к вере.

— К вере? Он?! Да у него руки в крови по локоть. Я знаешь, о чем жалею? Что я его раньше не убил. Я же мог. А подвернулась какая-то дурочка на «Мерседесе». И ее он, сука, тоже утащил за собой. И Таньку. И вообще… надо было его еще раньше прибить. Прямо в кресле. Снять предохранитель и придушить его к чертям! — Тут я останавливаюсь снова и хватаю Василия за воротник. — Только не пой мне своих песен о том, что раз я не могу вернуть кому-то жизнь, не мне и отбирать, ты, долбаный Гэндальф!