Онлайн книга «Злое железо»
|
Однажды я играл на одном столичном сборище. Сначала мне показалось, что это были какие-то гламурные сатанисты, во всяком случае, над покрытым алым бархатом подиумом висел перевернутый крест, а рампа освещалась черными свечками. Зрелище было совершенно китчевое, меня даже слегка подташнивало, а когда перед моим выступлением на подиум вытащили полубесчувственную девушку и принялись привязывать к некоему подобию алтаря, я и вовсе отвернулся. Голливудская дешевка, да еще малобюджетная к тому же. Однако когда я заиграл, то понял, что некоторые боги внутри меня придерживаются другого мнения, что это представление им по-настоящему нравится и они намерены поучаствовать в нем в качестве режиссеров. Некто в черном дурацком балахоне поднялся на подиум, вытащил из складок своего одеяния блестящий стилет и торжественно занес над глупо хихикающей девицей, сразу же раздвинувшей ноги. Он что-то там говорил, а я в это время пытался усмирить разбушевавшихся во мне кровожадных богов, но мне это не очень удавалось. – …Тебе наша жертва, жуткозвучный посланец ада! – с пафосом провозгласил черный и опустил нож. Девушка дико закричала, потом захрипела, а участники сборища, отталкивая друг друга, полезли на подиум. Они макали пальцы в кровь и мазали ею губы и лбы, срывали с себя одежду и ногтями рисовали на телах кровавые пиктограммы. Некоторые опустились на четвереньки и словно собаки принялись слизывать с пола темную жидкость. – Авдей, Авдей! – ревела публика. – Слава Жуткозвучному! Меня затошнило, но некто во мне ликовал. Ему была угодна жертва! Мертвое тело вспыхнуло синеватым пламенем, потом рассыпалось пеплом, обезумевшие люди подбрасывали пепел в воздух, посыпали им головы, валялись в нем, словно собаки, в падали. Наверное, если бы у кого-нибудь из них был при себе счетчик Гейгера, то к человеческим воплям добавился бы еще отчаянный треск газовых разрядов. И тогда я, стряхнув с сознания хмельного от крови и человеческого безумия бога, поднял упокоенное железо. Все равно они были обречены. После этого случая я уехал к себе в провинцию. Денег у меня было достаточно, но зараза во мне требовала новых и новых жертв. Самое скверное, что меня притягивали человеческие мерзости, я был уже почти готов к тому, чтобы на земле воцарился культ меня, я даже хотел этого. Незаметно для меня желания пришлых богов стали моими желаниями, я видел людей такими, какими не видел их раньше, я презирал их и в то же время нуждался в служении себе. В конце концов я возненавидел окружающую меня мерзость, да и себя самого тоже. Но человеческое во мне еще оставалось. И принятые мной боги не все были жестокими. Боги – ведь они как дети, они вообще не различают добра или зла, и слово «совесть» им неведомо. Разумом я понимал, что не весь мир настолько отвратителен, но боги и разум – понятия несовместимые. Я мог очистить мир от подонков и негодяев, пройдясь железной гребенкой по планете, но имел ли я на это право? Ненависть и любовь божественны по своей сути, но мировое равновесие обеспечивает человеческая совесть. Что бы там ни говорили, но любовь воплощается в женщине. Я создал себе женщину, но нас разъединили, когда мы выполнили предназначенное. Меня выбросили из мира, использовав в качестве упаковки для скопившегося там мусора. Меня выкинули вместе с ненужными уже богами сюда, в тот мир, который я считал своим, хотя всегда подозревал, что живу на помойке. Я был лишен любви, но у меня еще оставалась совесть. Так имел ли я право выпустить на волю ненависть? Но может быть, все-таки стоит взять в руки сотворенное мной чудовище, ударить по струнам и, возглавив когорту слившихся со мной богов, смести с планеты уродов, недостойных называться человеками? Правителей, предающих свои народы. Народы, достойные своих правителей. Мужчин, видящих в женщинах существ низшего порядка. Женщин, пожирающих мужчин, чтобы обеспечить себе легкую жизнь или просто выжить. Тупых стариков и старух, желающих, чтобы их дети мучились не меньше, чем они когда-то. Эгоистичных детей, отказывающих родителям в праве на собственную судьбу. Кто же тогда останется на планете? Кучка праведников, не имеющих сил и воли грешить, да еще маленькие дети, больше никого. А кто будет заботиться об этих беспомощных существах? У богов нет совести, а у меня она есть, потому что я еще и человек. Так вправе ли я ненавидеть? * * * Что молчишь ты, Россия-провидица? Мы грешны, нам воздалось сторицею, Скольких нас растворила провинция, Скольких нас заласкала столица? Нас, наверное, просто на нет свести, Выбьешь совесть – погибла душа, Но от совести и до ненависти Очень часто – один шаг. А как сгинет душа, так бояться ли, Что там станется с телом, – да нам начхать! Уходили мы, кто в эмиграцию, А кто канул в стакан – и на донышко. Да не вся, видно, совесть пропита, Через темные годы брода нет, Но бредем мы и ищем Родину, Только где она, наша Родина? Помолиться бы господу, отче наш, Обрати свои очи на сына! Но в России сейчас безотцовщина, И в России сейчас – матерщина. [23] Я повсюду. Я, неупокоенное железо, могу подняться по твоей воле и изменить мир так, как ты захочешь. Я сплю в орудиях войны и орудиях мира, но первоначальная суть моя остается прежней. Я в крови людей, и тебе достаточно только захотеть, чтобы я проснулось. Я готово. Что же ты медлишь, бард? Ковров, март 2007 г. |