Онлайн книга «Год Черной Лошади»
…Мост Метро. Клепаная баба с воздетым в небо мечом. Пологий левый берег. Сосредоточиться. Для выезда детей требуется согласие обоих родителей… кажется. Во всяком случае, в романе «Интердевочка» было именно так. — Тебе нужен развод? — спросил он через силу. Несколько минут в салоне царило молчание. — Ты меня неправильно понял, — вероятно, Ольга многое прочитала по его лицу, во всяком случае голос ее звучал непривычно мягко. — Грин-карта на нас троих. То есть я могу вписать туда и Женьку, и тебя. Если захочешь… Сейчас направо. — Ты точно знаешь? — спросил он хрипло. — Совершенно точно. Это условие. Именно потому, что мы с тобой официально не в разводе… — Я про другое. Ты точно знаешь, что направо? — Да, — на этот раз в ее голосе было куда как меньше уверенности. — Знаешь, останови машину, я хочу тебе что-то сказать… Дима притормозил, но выключать мотор не стал. Бледный фонарь над ветровым стеклом вдруг погас, как прогоревшая свечка. — Женька… уперся. Из-за этого, прости господи, футбола. Уже почти взрослый парень, а ума нет… не соображает. Нам уже интервью назначено! — Интервью? — переспросил Дима. — Это собеседование с вице-консулом… Который, если все в порядке, визу дает… На интервью все документы надо… Медосмотр, справки из милиции, фотографии, все документы, с копиями, с переводами на английский, все ко дню собеседования должно быть готово! Остался месяц… Кто не успел — тот опоздал, и все усилия тогда к черту… А этот… этот… И Ольга вдруг заплакала. Дима лет десять не видел, как она плачет. Ему стало неловко. Как бывает во сне, когда вдруг оказываешься посреди площади голый… — Скотина такая, — говорила Ольга, давясь слезами. — Чего мне это стоило… А Симе… Если бы не Сима… Симку ты помнить должен, она теперь в Нью-Йорке… Работа уже ждет, понимаешь ты, работа, легальная, в Америке! По специальности! Ты не представляешь, что такое было эту работу получить… Квартиру уже присмотрели… А эта скотина мне нервы крутит! Футбол у него, «Динамо» у него, Лобановский у него, прости господи… Тут и так… как будто я вьючная лошадь, и на меня поставили пирамиду Хеопса… Она затихла. Широким мужским движением вытерла слезы, с вызовом уставилась Диме в глаза: — Ты… если хочешь, поезжай с нами. Там анкеты… я и за тебя заполнила. Мы тогда еще… Ну… Еще думали… Это было полгода назад… На всякий случай. Вдруг пригодится. Только ты мне помоги! В очередях стоять надо, у тебя время есть, а у меня нету. Переводы, копии, все это надо организовывать… И еще — Жека. Эту дурь из него… не знаю как. Выбить, или уговорить. Придумай. Ты отец — вот и придумай! Она отвернулась. Отогнула клапан над ветровым стеклом, заглянула в зеркальце; помнит, подумал Дима. И уверена, что это я не снял это зеркало. И я действительно не снял… Не глядя, он включил радио — и вздрогнул от звука банджо, весело и нагло затопившего салон. * * * Они нашли его. Их сын стоял перед кирпичной стенкой, сосредоточенно колотя в нее мячом. На стенке были намалеваны размеченные ворота; в воротах стоял вратарь, тоже нарисованный, в белой футболке и черных шортах до колен, с младенчески-розовым полустертым лицом: Женька методично лупил вратарю по фейсу. От стены летели чешуйки облупившейся краски. Вставало солнце. Дима почувствовал, что ноги его больше не держат. Отошел и сел на обломок скамейки. Женька уже заметил их. И, возможно, струхнул — его удары стали резче, сильнее; он по-прежнему целил вратарю в лицо, но все время промахивался. Ольгиного лица Дима не видел. Она так и осталась стоять — не приближаясь к сыну, ничего не говоря. Немая сцена длилась довольно долго; первым не выдержал Женька. Отлетев от стены, мяч укатился в лопухи. Сын оглянулся; лицо было злое, но с явными следами слез. И губы обветрились и распухли. — Чего вам надо? Голос его выдал. Твердая корочка презрения лопнула, пропустив боль, обиду и страх. Ольга развернулась и пошла туда, где осталась машина. — Идем, — сказал Дима как можно спокойнее. — Пошли домой. * * * На Мосту Метро Диму посетило видение. Будто вместо клепаной бабы над Днепром стоит, нахально воздев к небу факел, Статуя Свободы. * * * (…Я бегу сквозь чужие, опасные запахи. Справа дощатый забор — я чувствую… на расстоянии. Трава пахнет приятно… у меня нет времени, чтобы валяться в траве. Я бегу. В каждом дворе, — опасность, тупая, не острая, но я все равно вздрагиваю… Лай. Забор… Плоская крыша сарая… Мусорный бак — нет времени… Бегу.) * * * Он был здесь впервые за полгода. Он очень соскучился за этим домом. И очень боялся переступить порог. Как когда-то, вернувшись из армии, боялся увидеть маму — постаревшей. Эта квартира была ЕГО. Он вырос здесь. Он спал и учил уроки в той комнате, где теперь спит и учит уроки Женька. Он ревниво отмечал все изменения, произошедшие с того времени, когда он в последний раз переступал этот порог. Изменений было больше, чем он мог предположить: обои в передней переклеены, мебель переставлена и еще не прижилась на новых местах. Да и вряд ли приживется — раньше стол, шкафы и кресла стояли на естественных, годами выверенных позициях. А теперь их переставили просто затем, чтобы изменить обстановку. Чтобы выветрить память о прошлой жизни. О нем, Диме, который здесь вырос… Он пожалел, что вообще пришел сюда. — Я пойду спать, — сказал Женька. — Мне в школу. Это были первые его слова за весь последний час. До этого говорили Дима и Ольга — перебивая друг друга, поочередно, дуэтом. Ольга вошла в комнату, не снимая ботинок. Обрушилась в кресло; сейчас ей, моложавой тридцатитрехлетней женщине, можно было дать все сорок пять. Дима даже испугался. — Ты… — сквозь зубы сказал он, взяв сына за тощее плечо и с трудом удерживаясь, чтобы не сдавить сильнее. — Ты посмотри, до чего мать довел… Глаза у Женьки были Ольгины — большие и серые. И холодные, как осень. — Уж как ТЫ ее довел, мне за всю жизнь не довести. Стряхнул враз ослабевшую отцову руку. Двинулся в спальню, но на пороге остановился. Обернулся к безучастно глядящей в окно Ольге: — Все, ладно, убегать не буду. Договорились. Мир, дружба, жувачка. Ольга молчала. — А в Америку свою езжайте сами, если хотите, — сказал Женька куда менее уверенно. |