Онлайн книга «Год Черной Лошади»
Валентин прошелся по комнате; повернул ключ в дверях. Ольга вопросительно на него воззрилась. — Значит, проститутство? — шеф открыл маленький бар, вытащил початую бутылку коньяка и две крохотных рюмки. — А когда тебе хотелось поехать в Америку, ты ведь делала все, что угодно, правда? Ольга пожала плечами: — Нет, не все. Только то, что надо было делать, чтобы поехать в Америку. — Ты молодец, — протянул шеф, разливая коньяк. — И как ты думаешь, у тебя есть перспектива… в нашей программе? — Это угроза увольнения? — Ольга обворожительно улыбнулась. — За коньяком, при закрытых дверях? — Ты сильно изменилась в последнее время, — признал Валентин. — Все течет, все меняется, — Ольга улыбнулась еще обворожительнее. — Тебе предложили другую работу? Кто? Ольга прищурилась: — Отвечать обязательно? Шеф уселся, но не на свое место, а рядом с Ольгой; над глубоким креслом начальника висела круглая мишень с тремя торчащими из нее дротиками. Две шестерки и семерка, слабенько. Это когда же Валик в последний раз упражнялся? — Когда кидаешь дротики, ты кого-то перед собой представляешь? Начальство? Сотрудников? Он улыбнулся: — Отвечать обязательно? Ольга улыбнулась в ответ. Валентин внимательно посмотрел ей в глаза, поднял рюмку: — Ну… за отсутствие в нашей жизни проститутства! Тост был более чем двусмысленный. Ольга засмеялась: — Зачем так сложно? Проще — за честное сотрудничество! Валик усмехнулся в ответ. Как бы невзначай положил руку на Ольгино колено: — Съездим в сауну? Сегодня? Расслабимся? Она помедлила — может, чуть больше, чем следовало. Потом аккуратно убрала руку: — Сегодня я не могу. — Завтра? — Не выйдет. — В воскресенье? — В воскресенье, — она прикрыла глаза, — я занята. У сына матч… Кстати, я хотела бы делать интервью с Лобановским. Валик плеснул коньяка себе в рюмку, залпом выпил: — Знаешь, Оля… Не знаю, кто и что тебе предложил, но мне его немножечко жаль, — фразу про Лобановского он будто бы пропустил мимо ушей. — Не понял? — Ольга приподняла брови. — И не надо, — шеф встал, раздраженно завинтил пробку на коньячной бутылке, убрал хозяйство обратно в бар. — Но, может быть, в воскресенье, где-то с шести… если получится, — как ни в чем не бывало продолжала Ольга. — А насчет Лобановского есть классная концепция — футбол и искусство… — Ты до него не доберешься, — прохладно сказал шеф. — Даже ты. Он сидит сейчас на базе в Конча-Заспе и никого не принимает. И я организовать не могу, уж извини. Ольга рассмеялась. * * * Человеку постороннему трудно вообразить себе, до чего противен бывает звук самого благородного музыкального инструмента — скрипки, например. Человек непосторонний не обращает внимания. Привык. А кое-кому, вот как Диме например, нравилось слушать, как противный ученический звук понемногу облагораживается, приобретая право именоваться «музыкой»… Но вот к надсадному пиликанью пейджера невозможно привыкнуть. — Ирочка, повтори, пожалуйста, вот эти два этюда, я сейчас подойду… Мне надо к завучу зайти на пять минут… Надо понимать, именно завуч общается со своими педагогами посредством пейджера. Какие новости в сфере народного образования! Дима вышел из класса, неторопливо прошелся по коридору, от кабинета завуча резко свернул к входной двери; рысью пробежал под окнами, вскочил в машину, с третьего раза завелся, вырулил на дорогу. Надо думать, Ирочка честно повторяет этюды. А может, тщательно расчесывается перед стеклянной дверцей шкафчика — сейчас это не важно. В нотариальной конторе было душно и людно; Дима всей душой ненавидел атмосферу застарелой очереди. Когда любой человек априори враг — он может вписаться в кабинет нахально, против правил, в обход положенных трех часов ожидания… В первый момент Диме показалось, что его очередь прошла, и волосы на его голове моментально встали дыбом; бог, однако, миловал — женщина по имени Наталья Петровна по-прежнему сидела в углу, читала газету «Факты» и смотрела на Диму с укоризной: — Что вы так долго? Обещали — на пять минут… — Так получилось, — стал оправдываться Дима. — А сколько перед нами осталось? — Еще двое, — в голосе Натальи Петровны слышалась гордость, как будто столь скорое продвижение очереди было ее, Натальи Петровны, личной заслугой. — Так я звоню жене… Она сейчас придет вместо меня. Стыли руки на кнопках уличного таксофона. Когда он вернулся — под конец урока — Ирочка делала вид, что все еще повторяет этюды. Едва вошел следующий ученик, мальчик Женькиных лет, — пейджер закурлыкал снова. * * * Все бесконечные очереди слились в один крысиный хвост. ОВИР, нотариальная контора, милиция… Опять нотариальная контора… Опять милиция… Дима сам себе казался сумасшедшей белкой в механическом колесе, у которого полетели предохранители. И потому белка обречена бегать, выпучив глаза, пока не сдохнет на бегу или пока не лопнет приводной ремень… Иногда он забывал покормить Малдера и Скалли. И уж конечно не хватало времени выпустить их из клетки на прогулку; мыши затосковали. Дима решил про себя, что в первое же свободное воскресенье сходит на Птичий рынок и продаст их в хорошие руки. Как обычно, когда времени нет, косяком пошли частные уроки. Да такие, от которых нельзя отказаться; в пятницу позвонил старый приятель, еще по оркестру, слезно просил выручить — по субботам он играет дуэт с каким-то скандинавским послом, который самодеятельный пианист, и завтра как раз суббота, а он, приятель, как раз не может, а разочаровывать посла совершенно невозможно, кроме того, десять баксов за полтора часа — это ведь тоже деньги, ты не находишь? …Посол жил, как водится, на Печерске. Дима любил бродить здесь пешком, они когда-то и с Женькой тут гуляли, разглядывая затейливые фасады — «шоколадный домик», «дом с плачущей женщиной»… Сегодня Дима почти не смотрел по сторонам, а если и оглядывался, то только в поисках нужного адреса. В последний раз сверившись с бумажкой, он вошел в подъезд огромного, с высоченными потолками дома; обитую кожей дверь открыла блондинка-Домработница. В гостиной журчал фонтан и потрескивал дровами камин; Дима заинтересованно разглядывал потолки с лепниной, картины на стенах — до чрезвычайности абстрактные, зато очень большие. В углу стоял белый рояль, похожий на дрессированного мамонта. |