Онлайн книга «Убить Ланселота»
|
– Но что случилось с чудищем? – спросил белобрысый бутуз. – Чудище? Вы его убили? Хоакин присел на корточки – как тогда, в пещере. Заглянул в требовательные глаза мальчишки. – Да, – ответил он, – Чудища больше нет. И никогда не было. – Значит, бояться некого? – Некого. Звенящие детские голоса взмыли в безоблачное небо: – Чудища нет. Некого бояться! – Ланселот убил зверя великого! – Урра!! Вот и все… Дети прыснули в разные стороны, сверкая босыми пятками. Путешественники остались одни. – Бахамот мертв! – неслось над домами. – Мертв! Хоакин и Лиза переглянулись. – Это мое первое жертвоприношение, – сказала Фуоко. – И такое удачное. Знаешь, Хок. Я хочу сказать тебе одну вещь. – И я тоже, Лиза. – Да поцелуйтесь же вы, бестолочи! – Маггара вспорхнула над их головами. – От смерти спаслись все-таки. Инцери, не подглядывай. Глава 7
ВСЕМИРНЫЙ БЕСПОРЯДОК ВЕЩЕЙ
Межнациональные различия на Терроксе проявляются очень ярко. Вы никогда не спутаете доннельфамца и варвара из Аларика. Тримегистиец и анатолаец могут говорить на одном языке, но вы никогда не смешаете одного с другим. Тем не менее, когда настает время Ланселота, обитатели всех земель реагируют одинаково. Они дрожат и трепещут, сбиваясь в стаи вокруг своих зверей великих». Мир Террокс. Путеводитель д-ра Живокамня Вжих. Вжих. Вжи-и-их. Вжи-и-их. Храм лениво разлегся среди кипарисов – белый и сверкающий, как рафинад. В этот утренний час пусто было на его ступенях. Только два жреца работали метлами, сгребая пыль, нанесенную упрямым анатолийским ветром. Вжи-и-и-их. Вжи-и-и-и-их. Иго преосвященство не любит торопыг. И монахи не спешат. Да и зачем куда-то мчаться, куда-то бежать? Ведь время остановилось. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на солнечные часы, укрепленные на фронтоне храма. Солнечный луч передвинулся, но тень осталась на месте. Такой же, какой она была вчера. И позавчера. Неделю назад. Год. И неважно, туман на дворе или дождь. Стрелка солнечных часов указывает почти строго вверх. Без одной минуты двенадцать. Туда, где укреплена медная табличка с надписью: «Эра Чудовищ». Вжи-и-и-и-и-и-йх. – Что, не нашел, о угодный богам многохвальный брат Версус? – поднял голову первый жрец. – Нет, о брат Люций. Увы мне, увы, горемыке. Оба продолжили свое неспешное занятие. Домели каждый до своего края лестницы и вновь пошли навстречу друг другу. – Может быть, в нише таится он, в той, что левее от входа? – предположил первый. – Или же скрылся вкорзине с бельем пропотелым и грязным. Он поднял глаза к небу: – Дай нам знамение, боже. Зацепку, намек… ну хоть что-то! – Где воплощенье твое, – подхватил единоверец, – Укрывается с прошлой субботы? Хлопнула дверь. Из храма вышел носатый молодец ввыцветших шароварах и драной оранжевой безрукавке. Плечи его сгибались под тяжестью пыльных ковров. Следом семенил толстячок в черной тунике с золотой каймой – храмовый эконом. Верхняя губа эконома почти касалась носа, отчего казалось, что он постоянно к чему-то принюхивается. Жрецы-подметальщики опустили глаза. Эконома они побаивались, ибо поговаривали, будто он наушничает его преосвященству о малейших нарушениях устава. Человек, которого зовут Полифемус-Пта-Уха-Гор, в Анатолае всегда будет чувствовать себя чужим. Имя Полифемус-Пта-Уха-Гор способно сломать размер любой строки. А как, не наушничая, продвигаться по иерархической лестнице, если братья-единоверцы обращаются к тебе: «Эй, добрый брате, чье-имя-ни-как-не-запомнить?» – Ушел, о пройдоха с лицом, оскверненным пороком, – проводил его взглядом Люций. – Будут к нам боги щедры – надо быть, не вернется к вечерне. – И как преславно то будет, мой брат, как живительно славно. Жрецы переглянулись. Небольшое усилие – и необходимость общаться гекзаметром отброшена. Так пес сдирает с морды постылый намордник. – Его преосвященство сегодня видел? – спросил Версус. – Нет. – В том-то и дело. – Жрец шмыгнул носом. – Исчез старикан. – ? – Надо думать, на сходку Дюжины отправился. И Катаблефаса с собою забрал… Кусты подозрительно шевельнулись. Брат Версус, не моргнув глазом, продолжил: – …зверя великого, в нашем живущего храме. – Думаешь, камень тоже там? – Без камня Катаблефас скучает. Помяни мое слово – мы зря ищем. День, другой… Его преосвященство вернется, и камень тоже. Глазом моргнуть не успеем. Ветви орешника вновь закачались. Жрецы напустили на себя мрачный вид и взялись за метелки. – …сохрани и верни, ну хотя бы к обеду, – забубнил брат Люций. – …коли утратили мы, так пошли же нам дар предвиденья, – вторил ему брат Версус. …Беспокойство жрецов вполне объяснимо. Они ищут бога. Священники любят искать бога. Это их основное занятие. Но тут случай особый. Жрецы поклонялись квинтэссенцию всего сущего [3] , иначе говоря философствующему камню. Тому самому, с которым любит вести беседы анатолайское чудище Катаблефас. Жизнь по соседству с богами тяжела. Жрецы и священники постоянно чувствуют на себе испытующий взгляд. «А не сотворил ли ты себе кумира? – спрашивает он. – Не поклоняешься ли златому тельцу? Праведен ли?» Приходится постоянно оправдываться: не сотворил, не поклоняюсь, не грешу. Но это все окупается. В конце-то концов, мы здесь, а они там. Другое дело – квинтэссенций. Он вездесущ. Он не имеет постоянной формы и лежит на алтарной полке. Ему плевать на других богов, потому что он знает, из чего все сделано. Жрецы, алтари, другие боги. Любимое его развлечение – притвориться нестираной тогой. Или дохлой крысой. Или миской протухшей каши. Спрятаться и наблюдать, как жрецы ищут его. |