Онлайн книга «Убить Ланселота»
|
Стражники вошли. – Молодцом парень, молодцом, – тоном знатока объявил Ганхель, обходя Хоакина. – Иные на полбрюха каменеют, иные – до подмышек. Потом добивать приходится. Чтоб не мучились, значица. А на этом ни песчинки. Он присел возле обеспамятевшего Ланселота. Клинком раздвинул зубы Хоакина, влил несколько капель вина. Стрелок чихнул и открыл мутные, непонимающие глаза. – Господин Фортиссимо? – жалобно спросил он у Лизы. – О мой король, как причудливы ваши облики. – Готово дело. – Ганхель поднял глаза к небу. – С мертвыми разговаривает. Ничего, сейчас оклемается. Эп. ваятель! – Да, господин стражник. – Дельце есть. По велению господина профоса. Мрамор сейчас подвезут, увековечишь вот их, – он небрежно махнул рукой в сторону Фуоко и Хоакина, – в камне. – Жаль старого скульптора, – заметил голем. – Умер бедняга Пчеллини. Какой был мастер! Тальберт похлопал Хоакина по щекам, дернул за нос Стрелок застонал, попытался отвернуться. – Скульптуру изваять? Это работка славная, – заметил Ойлен. – А как с оплатой? Профос сморщился: – За деньгами дело не станет, лентяй. Триста. Когда управишься? – Завтра. К самому утру будет готово. Стражники переглянулись. – К утру? – обрадовался профос – Так быстро? – А что возиться? Была бы работа какая. Маши себе молоточком и маши. – Еcли к утру, – почесал в затылке Ганхель, – то мы едва успеем. Бюргеров оповестить, помост сколотить. – Не рассуждать! Ваше дело – приказ. Профос приосанился, ткнул Ганхеля пальцем в грудь. – Ты. Головой отвечаешь. За наличие присутствия мест на церемонии. Ясно? – Так точно, господин профос. Неумолимый перст передвинулся в сторону Пампфеля. Тот попытался отодвинуться, однако палец следовал за ним: – Ты, Пампфель, разберешься с пленниками. Согласно процедуре. Чтобы не плодить поддельных фальшивок к бессмертным творениям Базилиска. Уяснил? – Будет сделано, господин профос. – То-то же. Исполнять! Старый служака оборотился к скульптору. Глазки его сузились. Ойлену профос не доверял, а уж где недоверие, там и ненависть. – Смотри, каналья. Обманешь – я тебя в бараний рог. Самолично в глину закатаю! Будешь вторым Глинниусом. Смотри мне! – повторил он уже в дверях. Дверь хлопнула. У господина профоса были причины для спешки. Вся эта история с взяткой и попыткой побега пахла дурно. До возвращения герцога ему предстояло обстряпать дело по-свойски. Обелить себя, свалить вину на Эрастофена. Следы замести. Так что мешкать не стоило. – Зачем это, интересно, помост? – поинтересовался Ойлен, когда профос ушел. – Для доннельфамцев. Чтобы, значит… – Пампфель замялся, подыскивая нужное слово, – порезантировать новую скульптуру. Вклад в мировую культуру Базилиска-батюшки. Ну что, поднимаем прохиндея? Девушка, примите позу потрагичнее. Мрамор принесли быстро. Глиниус оказался существом воистину незаменимым: расторопный, деятельный, ответственный. Как и все големы, впрочем. Ойлен успел не раз пожалеть, что раньше ему таких помощников не попадалось. Молоток скульптора застучал по зубилу. Забулькало вино. Дело стронулось с мертвой точки. Хоакиново заклятие обладало одним интересным свойством. Пока стрелок жил в Деревуде, оно никак не проявлялось, но стоило покинуть насиженное место, и тайное стало явным. Чих воздействовал не только на Хоакина, но и на пространство вокруг него. Иначе говоря, любую местность превращал в Деревуд и сторожку, где Хоакин впервые встретил Бизоатона. Изменения – крохотные, почти незаметные – бежали по Базилисковой Камении, преображая стражников, камергеров и поваров. – Ганхель, дружище. Ты пьешь? При исполнении? Стражник удивленно уставился на кружку в своей руке: – И правда. Что это я? – Придется доложить герцогу. Извини, дружище. Сам понимаешь: долг есть долг. – Да я ничего. Понимаю, не впервой… Но ты уж и на себя донеси, Пампфель. Я видел, как ты укусил куриную ногу. О, вот опять! Солдаты удивленно посмотрели друг на друга: – Дисциплина ни к зверю. Совсем разболтались, – и вновь принялись за вино и еду. Тем временем Тальберта терзали муки творчества. Глыбища мрамора с грохотом передвинулась. Потом еще и еще. Голем вытер пот, обмахнулся скатертью, которую сорвал со стола, и заявил: – Вот так вот. Всю жизнь – камни. Камни, камни, камни. Все в подземелье. Как сланец последний. – Сюда двигай и помалкивай. Да осторожнее! Мрамор ожесточенно заскрежетал. Скатерть взвились, словно знамя. – Э-ге-гей, на волю! – вдруг выкрикнул голем. – На природу, люди! Сень лесов зеленых. Ждет, манит, трепещет! Тальберт постучал по глыбе зубилом, прислушиваясь к звону. Чем-то звук ему не нравился. – Лиза, сядь правее, – приказал он. – Вот так. Голову Хоакина – на колени. Так, хорошо. Взгляд любящий. Еще любящее! Хорошо. Вы, крохи, – в первый ряд. Инцери и Маггара покорно устроились в ногах Лизы. Тальберт все не мог поймать композицию. У двери бушевал голем с двумя кружками пива в руках: – …У богатых – отобрать! Бедным – все раздать! Сладок воли вкус! Я теперь разбойник – Веселый Глинни Ус! – Эй, толстопузый, потише там! – рявкнул скульптор. – Здесь храм искусства, а не кабак. Ну крылатенькая, сейчас мы из тебя ангелочка сделаем. Взгляд построже… да, да. Ручки сложи молитвенно. Крылышками потрепещи. Он взялся за молоток, напевая: Весельем бродяжьи отмечены дни, О чем горевать в самом деле? Стальная броня мою шкуру хранит, А сердце – любовь к милой Неле. Полетели на пол крошки мрамора. Тальберт повернулся к стражникам: – А что, мерзавцы, осталось там выпить хоть на полглотка? – Осталось и больше. Выпьем за землю справедливости. В руке скульптора появилась чаша. – А нам? – возмутилась Фуоко. – Зажилил? – поддержали крохи. – Вам тоже. Пьем за вольных стрелков! – За Ланселота! Свершилось чудо. Над землей понеслась удивительная сила, преображавшая Террокс. Подмастерья в портняжьих лавках вздыхали, глядя на зеленое сукно. Принцессы замирали подле гобеленов с кострами, котелками и оленятами. Дочери мельников роняли решета в задумчивости. В деревудской чаще икнулось сутяге Дофадо. Виконт, которого остановили воины без знаков различия на доспехах, потянулся к шпаге. |