Онлайн книга «Бог одержимых»
|
— Да. Древняя смерть. Бояться не нужно, она пришла только за словом: узнать, как мы тут живем. Лучше всего петь. Гарсилас уже свою сопилку достал.. Снизу и вправду донеслись неуверенные звуки разбуженной свирели. — Это свирель, командир, — сказал Егор. — Только здесь она называется "чиримия". — Ты не умничай, — строго оборвал его Виталий. — Подумай лучше: мы только пытаемся слушать горы. А горы, оказывается, давно слушают нас. — Но это как-то глупо. Петь привидению… — Мы в чужой стране, сынок. И если судьба занесла на древнее кладбище инков, а их потомки советуют петь… наверное, не стоит упрямиться? — О чем же мне петь? — О том, что болит, конечно. Давай про Катюшу. Я ведь ее малышкой на руках носил. Витек в Гренландию за каким-то хером поперся, так мы с Марией чуть ли не каждый вечер к Валюхе в гости закатывались… "Это он о матушке Катерины — Валентине Михайловне, — понял Егор. — А Мария Ивановна, выходит, его жена. Значит, они и вправду близко знакомы…" — Нет проблем! — уверенно сказал Егор. — Ща спою! Только мне твоя помощь нужна. Как услышишь, что я такт приканчиваю, так словечки подбрасывай. Какие только в голову придут. Мне так легче. — Как поленья в костер? — Они самые, — выползая из спальника, согласился Егор. — Поленья… в костер… Он с удовольствием откинулся спиной к теплой стене и сделал несколько глубоких вдохов, вентилируя легкие. Барабаны аймары, сопилка Гарсиласа, треск камня и вой ветра на изгибах камня… все складывалось в чарующую знакомую мелодию. Еще мгновение, и он ее узнает. Конечно! Это же волшебное "My Oh My"! Вот оно счастье-то! — Давай, командир, — закричал Егор, чувствуя, как накатывает возбуждение. Его уже захватила мелодия свирели, он уже впустил в себя ритм барабанов. — Сейчас я этой штуке про нас рассказывать буду! Хрень Господня! Блин! Слово мне! Слово!!! — Мир, мечты, надежды… — Удиви огромный мир мечтой. Не меняй удачу на покой. Полный счастья и любви, Для улыбки день лови, Назови любимую — женой. Он был в восторге. Не спеша, подлаживаясь под внезапно приблизившийся ритм барабанов, он пел этой ночи, горам, ветру, звездам… и Катерина была здесь, рядом с ним. — Бог, радость… — предложил Виталий. — Улыбни святые образа, Пусть прервут они свой сладкий сон, Наш мир Богом сотворен, И на радость осужден, Сохнет пусть на дереве слеза. Ага! А вот и его приятели — Вадяня с Жекой. И Стас со своим тамбурином подтянулся. Здорово! У него сильный голос, будет подтягивать в четвертом такте. — Старость, душа, смерть… — Множит годы без жалости судьба. Я — родня троянскому коню: Тот, кто прячется во мне, Знает цену седине, Разобьет души моей броню. Виталий подбрасывал все новые темы, но в подсказках уже не было нужды. Голос Егора, зажатый в теснине скал, стремительно разливался по ущельям Сьерры, отражался от камня и многократным эхом дробился и множился. Егор слышал голоса прошлого и будущего. Сейчас все подпевало ему. Как-то незаметно Вадяню сменил Дон, и оттого барабаны зазвучали тревожней, свирель Гарсиласа выворачивала душу, камень трещал, ветер выл, а он пел. О жестокости мира к молодым. О том, как молодые становятся старше и сами делают мир жестоким. О том, что конца у этой болезни нет, потому что лечиться нужно всем и сразу, изнутри, из середины. Только некому лечить. Не родились еще люди, которые бы любили мир только за то, что он есть. А те, кто любил, умирали жестоко и в мучениях: на крестах колючкой увитых, кто от камней, кто от мечей, всегда от людей, будто змей ядовитых… Потому что мир привык убивать незнакомое-доброе и терпеть известное-дурное. И веселится, торжествуя, зло — Чело людское тернием увито. Где щедрым урожаям быть должно, Скользит луч света сквозь дрянное сито… …И вдруг все кончилось. Замолчали барабаны. Свирель Гарсиласа, сорвавшись в нестерпимый визг, будто захлебнулась горем и враз онемела. Исчезло сияние с края карниза. И звёзды потускнели. И ветер стих. Волшебство так стремительно сгинуло, что в пору сомневаться: а было ли что-то? Помимо гор, неба, звезд… и человека, дерзнувшего развлечь болью столь внушительную публику. — Ну и глотка у тебя! — треснутым голосом пожаловался Виталий. — В смысле? — не понял Егор. — Громко, однако. Но красиво, чего там. Только стихи какие-то… странные. — А… да сам не пойму, чего меня на социалку пробило. Я ведь со всем о другом собирался… может, из-за мерцания? В какой-то момент мне показалось, что она со мной так разговаривает. Я ей о своем, а она, в ответ мерцанием втирает… а песни, обычно, у меня совсем другие — простенькие. Про любовь. — Спой, — попросил Виталий. — Что заесть, чем попроще… И был мне сон: меня любили, В тумане стон, и звуки плыли, Вдали — прибой, где-то вода, И мы с тобой, и навсегда — Да, — сказал Виталий. — Вот это мне больше нравится. А причем тут вода? — Не знаю, — признался Егор. — Так сложилось. — А еще? Любовь нам на двоих дана — одна, Уверен — буду тебе нужен, Я буду звать тебя: "Моя жена", Надеюсь, буду твоим мужем. Как чаша полная вина — без дна, Наша судьба неразделима, Она во всем тебе и мне верна, Она теперь у нас едина… [4] — Это ты о Катюше? — зачем-то уточнил Виталий. — Да, — просто сказал Егор, — о ней. О моей Катерине. Я ее люблю. — Эк тебя скрутило… а Виктор что? — Сюда отправил. Сказал, что не доверит свою дочь тому, кто не ел медвежьего мяса. Будто не знает, что здесь медведи не водятся. — Это выражение такое, — пояснил Виталий. — И дело, конечно, не в медведях. — А в чем? — В тебе, — ответил Виталий. — О бедах голосить — это, конечно, нужно. И важно. Но мужчина — это тот, кто в состоянии помочь себе сам. И своей женщине, и близким. Всякий отец хотел бы видеть дочь замужем за мужчиной. Так что на Виктора не стоит обижаться. |