Книга Дневники голодной акулы, страница 43 – Стивен Холл

Я застонал и перевернулся, но удобнее мне не стало — в голове у меня зудело нечто безотлагательное. Во сне оно очевидным не было — больше походило на неопределенную тяжесть камня, спрятанного и позабытого на дне рюкзака. Теперь мой наполовину проснувшийся разум шарил в его поисках. Может быть, это что-то постороннее? Сумевшее выскользнуть из сна более цельным, чем обычно? Может быть, отчасти; краски соответствовали тем, которые я еще смутно ощущал тающими на задворках сознания, но в нем также присутствовала стойкая масса вещей из реального мира. Стало быть, это вещи двойственные, нечто такое, что я взял с собою в сон, а затем извлек обратно. Я еще раз пошарил у себя в голове и вдруг, потрясенный, вспомнил.

Я сел.

— У тебя на большом пальце ноги есть татуировка.

— Доброе утро, — сказала Скаут. — Да, есть.

Она снова была в моих чрезмерно больших одеждах, свернув свои собственные, грязные, в жгуты, которые легко можно было упаковать.

Я поднял руку, защищая глаза от света. Мой сонный внутренний уровень духа пытался настроиться на вызов яви.

— Давно она у тебя?

— Татуировка?

— Да.

Она посмотрела на меня, то ли решая, стоит ли отвечать, то ли просто недоумевая, почему меня это интересует.

— Обычно первым делом спрашивают: зачем нужна татуировка там, где ее никто не видит?

— Нет, это-то мне понятно, — сказал я, щурясь. — Чтобы было забавно, когда на этот палец повесят бирку в морге, правильно?

Она улыбнулась про себя, складывая в кучу свои свернутые одежды.

— У тебя найдется какой-нибудь пакет для этого?

Я сказал, что пара пакетов есть в рюкзаке, и она, роясь там, спросила, почему меня так занимает ее татуировка. Что на это ответить, я и вправду не знал.

— Просто мне это кое-кого напомнило, — сказал я наконец.

Она неопределенно кивнула, словно на самом деле не слушала или не желала выслушивать длинный и запутанный рассказ о моем прошлом. Я улыбнулся такому предположению: уж об этом ей тревожиться не стоило.

— Так зачем ты ее сделала?

— Всегда любила черный юмор.

— Ты? — сказал я. — Вот уж не поверю.

Она обернулась и снова продемонстрировала силу своего взгляда. Я понял, что разговор окончен. После чего пару минут просидел молча, давая себе полностью прийти в себя и рассеянно-пристально, как это бывает очень ранним утром, глядя на Скаут, которая нашла пакет для своей одежды, а потом всю ее в него уложила. Покончив с этим, она взяла с края кровати кожаную сумку мистера Никто и передала ее мне.

— Это зачем?

— Ты спрашивал, кем он был, — ответила она. — Открой вот это боковое отделение и все оттуда вытряхни.

Я впервые как следует рассмотрел эту сумку. Она была дорогой, хорошей выделки, со множеством карманов и отделений. Основное пространство разделялось на две части, одна из которых была пуста, если не считать нескольких черных пластмассовых обломков диктофона, а другая — застегнута на большую медную молнию.

— Приступай, — сказала она, усаживаясь на кровать и наблюдая.

Я открыл молнию и вытряс содержимое на спальник прямо перед собой. Дюжины маленьких прозрачных пластиковых пузырьков посыпались поверх моих ног. Их кучка все росла, издавая звук погремушки. Некоторые закатывались под кровать, другие устремлялись в центр комнаты. Я взял один из них наугад и прочел этикетку:

— «Сосредоточенность. 5 мг».

Скаут подняла пару тех, что подкатились к ее ногам.

— «Логика», — сказала она. — А это вот «Чувство юмора».

— «Стиль», «Уверенность», «Дружеская улыбка», «Убедительность». — Когда я тревожил эту кучу, то внутри каждого пузырька вздрагивала бесцветная жидкость. — Что все это такое?

— Мистер Никто, — сказала Скаут.

Я посмотрел на нее.

— Да, это он. Это то, что управляло его телом вместо подлинной личности.

Пузырьки покоились у меня на коленях. Я еще раз запустил пальцы в эту груду, как можно осторожнее. Такое чувство, будто вскрываю труп. «Озабоченность», «Удивление», «Подозрительность», «Достоинство».

— И это он?

— Да, это он.

Я почувствовал себя маленьким и слабым.

— Он говорил мне, что это с ним сделал людовициан.

Скаут сначала ничего не ответила, она сидела, щелкая пальцами — указательный и средний пальцы ударяли по основанию большого, и всякий раз два щелчка предшествовали возвращению в исходную позицию. Это движение было бездумным и бесцельным, но все же, казалось, что-то создавало. Подобно динамо-машине, накапливающей заряд.

— Извини, — сказала она наконец. — Я могла бы быть немного более…

— Ничего, все нормально. Расскажи мне.

— На самом деле он больше не был человеческим существом — только его идеей. Концепцией, обернутой в плоть и подпитываемой химикалиями. Вероятно, твоя акула смотрела на него как на потенциального соперника.

Я подумал о странном голосе Никто, говорившем мне, что мы с ним являемся одной и той же личностью, а потом это отрицавшем.

— Концепция, обернутая в плоть и подпитываемая химическими реагентами, — сказал я. — Для меня это звучит как «человеческое существо».

Скаут помотала головой:

— Нет. Это еще далеко не все.

Я не стал спорить — разве же мне известно о том, что человеческим существам присуще, а что нет?

— Итак, — сказал я, словно бы делая глубокий выдох, прежде чем сменить тему, — куда мы направляемся и почему так рано встали?

Ответа не последовало. Когда я поднял взгляд, Скаут смотрела на меня. Я различил в ее лице что-то теплое, что-то надежно упрятанное за ее безучастным выражением и все же где-то там присутствовавшее, сразу же за ее губами и глазами.

— Знаешь, так, как он, ты не кончишь.

Я молча кивнул — да, знаю.

Всего на мгновение, словно из-за бегущей по земле тени от тучи, теплота в глубине лица Скаут сменилась холодом — не бессердечным холодом, нет, это больше походило на смутную печаль зимнего побережья.

— Правильно, — Она вскочила на ноги, вдребезги разбивая это настроение. — Направляемся мы в Манчестер, и направляемся мы в подполье. Нам надо все это упаковать, и через полчаса мы уже должны быть в дороге.

Она блуждала глазами по комнате, обдумывая такие вопросы, как сроки, расстояния, припасы. Ее думающий взгляд прошел сквозь меня раз и другой, а потом, раздраженный, вернулся и окончательно остановился на мне.

— Эрик, — сказала она, — ну что ты все сидишь и сидишь? Размазня.

* * *

Было 5.14 утра, и колеса желтого джипа уже громыхали по темным дорогам; на задних его сиденьях громоздились коробки с книгами, забитые под завязку сумки и переносной ящик со спящим без задних лап Иэном. Я ожидал, что Скаут предложит сделать что-нибудь с котом — поместить его в какой-нибудь кошачий приют или попросить тетушку Руфь присмотреть за ним несколько дней, — но, видимо, девушка, вызвавшаяся быть нашим проводником, восприняла тот факт, что Иэн поедет вместе с нами, как данность. Меня это обрадовало, потому что я нигде не хотел его оставлять, а сознание мое все еще было слишком пассивным и перегруженным мутью раннего утра, чтобы как-нибудь об этом спорить. Спорить, однако, не пришлось — мы просто спокойно загрузили все свои пожитки в желтый джип и были таковы. Скаут выбросила сумку мистера Никто и книгу, которую он мне прислал, в мусорный бак позади стоянки отеля. Перед отъездом я оставил записку и чек на сумму, превышавшую стоимость моего пребывания в «Ивах», на конторке у входа. Небольшим облегчением служило то, что Джон и Руфь все поймут: мы с Иэном отбыли на передовую.